Ну и денек будет, думал Краббе. Никогда ему вовремя не успеть, а сегодня встреча с губернатором, ленч с султаном, школьный День физкультурника. Позвонят на квартиру, Ибрагим скажет, туан еще не вернулся. У него нет оправданий. Глупо предполагать, что вообще удастся вовремя вернуться. В лучшем случае он вернется почти к концу Дня физкультурника. От Тонгката Куала-Ханту шесть часов пути. И починка машины. В самом лучшем случае вернется к середине Дня физкультурника.Краббе вылез из машины, размялся поутру, уже набиравшему жар. Наплевать. Он слишком стар, чтобы дергаться из-за подобных вещей. Но также слишком стар для выговоров со стороны Бутби, слишком стар, чтоб позволить себе роскошь расквасить Бутби физиономию. Лучше смириться, лучше не создавать проблем. А сегодня он уверен: есть нечто, что может сделать только он. Уверен, возникнут проблемы, и решить их может только он.Алладад-хан с печалью смотрел на автомобильный двигатель, говорил что-то о протекающем масле, о заевшем подшипнике. Фенелла угрюмо расчесала волосы, постаралась сделать подобающее лицо. Уже настал полный день.Они топтались вокруг машины, курили, ждали помощи из гаража. Прошел час до прибытия веселого механика-китайца, который отбуксировал их в Тонгкат. В Тонгкате сказали: протечку можно устранить приблизительно за полтора часа.– Надо взять такси, – сказал Краббе.– Такси? На всю дорогу? – возмутилась Фенелла. – Если ты не вернешься, значит, не вернешься, и все. Сейчас же позвони, скажи, что у тебя машина сломалась. Скажи, пускай ждут.Телефон был в маленькой почтовой конторе. После долгих проволочек Краббе дозвонился в школьный офис. Услыхал голос индуса-рассыльного. Старший клерк еще не пришел.– Да?– Передайте, я застрял в Тонгкате.– Да.– Машина сломалась.– Да.– Постараюсь вернуться как можно скорей. Передайте.– Да.– Все ясно?– Да.Краббе пришел обратно в кедай, где Фенелла пила черный кофе, глядя на желчно-розовые пирожные.– Ну, я сделал все, что мог, – сказал он.Алладад-хан крутил усы, помня про свою мокрую грязную форму и запачканные ботинки. Он не говорил ни слова, купаясь в непонятном беспричинном удовольствии.Только в десять часов удалось выехать из Тонгката. Машина, держа теперь масло, быстро двигалась в солнечном свете. Фенелла лежала на заднем сиденье, стараясь сном вылечить головную боль. Алладад-хан с Краббе впереди беседовали о метафизике.– Трудно сказать подобные вещи на таком языке, как малайский. Но один человек, Платон, верил, что все на земле вещи просто копия чонто далам шруга, небесного образца.– Значит, есть один автомобильный двигатель на уме у Бога, а все прочие на земле пытаются ему подражать.– Да, что-то вроде того.– А этот Божий мотор никогда не ломается?– О нет, невозможно. Он идеален.– Понятно. – Алладад-хан проехал мимо очередного каучукового поместья. – Но какая Богу польза от автомобильного двигателя?– Бог знает.– Верно. Бог лучше знает.Они катились спокойно, уверенно. «Вы въезжаете на белую территорию». «Вы покидаете белую территорию».– Должно быть, – заметил Алладад-хан, – коммунисты умеют читать по-английски. Они джентльмены, это указание соблюдают.В два часа съели сате, выпили пива в безрадостном кампонге с плевавшимся враждебным народом. Краббе думал: «Уже начался День физкультурника; может быть, начались и проблемы. И я, будучи вдалеке от проблем, обязательно буду связан с проблемами».– Еще полтора часа, – сказал Алладад-хан, – и вернемся. Ох, – вспомнил он что-то. – Я в Джилу не позвонил. – И помчался в полицейский участок.– Как себя чувствуешь, дорогая? – спросил Краббе.– Ох, сыта по горло, убита.– Не слишком было весело, правда?– Ничего не могу поделать, – призналась Фенелла. – Ужасно тоскую по дому. Пройдет. Просто думаю про добрый ленч в том самом итальянском местечке на Дин-стрит, потом, может быть, французский фильм в «Керзоне» или в «Первой студии». Наверно, я не гожусь для Малайи. Что мы получили в конце своего бесконечного путешествия? Всего-навсего глупых маленьких человечков, танцующих глупый маленький танец. И бутылки теплого сингапурского пива.– Ты романтик, – заключил Краббе. – Слишком многого ждешь. Реальность всегда скучна, знаешь, но как только увидишь, что в ней ничего больше нет, она чудесным образом перестает быть скучной.– По-моему, ты сам не знаешь, что говоришь.– Наверно, ты права. Очень уж я устал.– И я тоже.Реальность перестала быть скучной на домашнем отрезке тимахской дороги. Убаюканные, беспечные, одурманенные гулом мотора, бесконечно пробегавшими мимо каучуковыми поместьями, джунглями, зарослями, редкими лачугами, они практически не придали значения стоявшей сожженной машине, искореженной груде металла, загородившей дорогу. Алладад-хан воскликнул при виде нее и свернул вправо. Там хватило бы места проехать, если машина возьмет травянистый склон…Краббе отчетливо видел желтых мужчин с ружьями, видел, как они целятся с серьезной сосредоточенностью. Потом услыхал, как весь мир треснул, и трескался снова и снова. А потом руки Алладад-хана отпустили руль. Он в смертельном изумлении схватился за правую руку. Автомобиль взбесился, Фенелла завизжала. Краббе дотянулся, схватил руль, вновь овладев машиной.Бездыханные полмили, и обе ноги Алладад-хана крепко ударили по педалям. Машина остановилась. Алладад-хан тяжело дышал, исходил потом, завернутый рукав весь в крови, кровь текла по предплечью.– Возьмите платок, – сказал Краббе, когда Алладад-хан перебрался назад. – Наложите шину. Остановите кровь. – Фенелла нашла в сумочке карандаш, завязала платок, сунула карандаш в узел, начала крутить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60