На стуле сидел предположительно штатный сотрудник Лёве, хотя на законника не похожий, скорей наоборот. Без пиджака, без галстука, он звучно занимался любовью со спелым персиком. Взрывной хлюп (не рык, как у Лёве): шшшшурп. На коленях у него лежал обильно истекавший соком бумажный пакет, под ногами в сандалиях валялись персиковые косточки. Он вполне любезно кивнул мне, моложавый, лысый, крупный мужчина с очень широко расставленными глазами, как квадрантные циферблаты окуляров судового компаса. Я наполовину улыбнулся в ответ, испытывая в каком-то второстепенном безумном чуланчике своего мозга смутную радость, что номер в мое отсутствие не пропадал совсем уж напрасно. Но сказал Лёве:
– Как и зачем?
Лёве был в белом смокинге, в черной шелковой рубашке с рюшевым воротом на слишком молодежный для него манер. Курил «панателу» и, судя по тону, как бы репетировал городские ритмы послеобеденной беседы.
– Не хотелось обременять администрацию или, если на то пошло, с ней встречаться, поэтому присутствующий здесь Чарли открыл дверь пилочкой для ногтей. Инструмент с аурой не только респектабельности, но и положительного достоинства. Им обычно пользуются ЦРУ, ФБР и прочие агентства национальной безопасности.
Чарли, простой поступок которого лишился таким образом благородства, сверкнул мне зубами в персиковом соке.
– Насчет «зачем», – продолжал Лёве, – затем, чтоб сказать: вы не едете на Каститу. То есть прямо сейчас не едете. Я имею в виду, можно было понять, что никакой спешки нет. Но сумка уложена, вы как бы с ног сбились, торопитесь. Ваше упоминание нынче днем про Каститу прозвучало глухим звонком. Я позвонил в Майами Пардалеосу. Пардалеос подтвердил то, что мне было изложено в виде простого… простого…
– Намека на что-то?
Лёве это проигнорировал, хотя Чарли под впечатлением прервал возню с персиками.
– Необходимо, – сказал Лёве, – сделать определенные вещи, произвести определенную корректировку, прежде чем вы сможете безопасно отправиться на Карибы. Поверьте мне. Скажем, два-три дня. Оставайтесь здесь. С вами останется Чарли: он не возражает против бесконечного бдения и охраны на службе ценному клиенту. Я условлюсь, чтобы счет прислали мне в офис. А теперь, для надежности, будьте добры вернуть деньги. Я ошибся, признаю добровольно. Еще несколько дней, и они вновь будут ваши.
– Слушайте, – сказал я, – добровольно признайте, что это в высшей степени не по-адвокатски.
И все это время, прости Господи, я сочинял шараду на Пардалеоса; и уже вышло вот что:
Ответный треск в долине, и пред нами
Кость римская, и с римскими губами.
– Слушайте, – парировал Лёве, – я поставил себя in loco parentis. Присутствующий здесь Чарли с большим удовольствием встанет in loco fratris.
– Я хочу знать больше, – сказал я.
– Боже, – устало сказал Лёве. – У меня был утомительный день, день был сам по себе утомительный, согласитесь. Историю долго рассказывать, кроме того, история довольно огорчительная. Будьте хорошим мальчиком, сделайте по-моему. Потом хватит времени на объяснения. Я опаздываю на званый обед. Отдайте деньги.
Я знал, адвокаты не чураются держать платных головорезов. Фактически, вполне по Диккенсу. Спаси человека от виселицы, и он ответит рабской преданностью на всю жизнь. Поставь преступные навыки или преступную жестокость на службу прав у, что означает спасенье людей, виновных или невиновных. Слабый, я сейчас должен был атаковать. И сказал:
– Деньги вон в той сумке. Я думал, там надежней. От хулиганов и прочего. Разрешите-ка…
И шагнул к кровати. К моему удивлению, Лёве не возразил. Чарли с улыбкой откинулся вместе со стулом, высоко нависшим передними ножками над персиковыми косточками, потом вытащил из пакета крупный мягкий шар, пятнистый от спелости. Лёве, докуривая «панателу», внезапно был пронзен горечью накопившейся в окурке смолы. Положил его в мою еще пепельницу, скорчив кисло-лимонную мину. Физиономия Чарли, с другой стороны, выражала дурацкий восторг перед сладким розарием (судя по косточкам, уговорил он почти десяток). Теперь я стоял рядом с ним. Он сунул в рот новый персик. Я толкнул персик, который размазался по всей морде. Слабого толчка оказалось достаточно, чтоб Чарли опрокинулся («плоды нежны, как раздавленный персик» – ДМХ; как изысканно кстати приходит иногда на ум поэтическая строка) вместе со стулом. Грохнулся, издал звук вроде хр-р-р, яростно завертел ногами в воздухе, будто ехал на велосипеде, одновременно сгребая персиковую мякоть с лица в рот, как бы первым делом стараясь не запачкать ковер. Я схватил свой саквояж. Леве не протестовал ни громкими речами, ни попыткой его выхватить. Он просто хохотал. Я на миг признательно замер. А потом направился к двери. Леве довольно весело крикнул вслед:
– Мальчик, тебя вовремя предупредили. Боже мой, мы сделали все возможное. Теперь помни, что…
Я хлопнул дверью, еще на миг замер, на сей раз в некой тошнотворной слабости, приковавшись глазами к рисунку Тербера в рамке с изображением близорукого викария, увещающего моржа. Потом пустился вниз по лестнице, держа сумку, как метательное орудие: внизу могли быть другие головорезы Леве. А насчет позади… Но никто меня не преследовал.
Вестибюль был полон народу, который друг друга приветствовал, похлопывал по плечам, годами не виделся («Как там Марджи?» – «Отлично, отлично»), в своем роде воссоединялся, с наилучшими зубами, какие можно получить за доллары. Вежливо проталкивался молодой человек в «ливайсах», неся кому-то цветочное подношение. Я сказал у конторки администратора:
– Мой Лёве, мистер Адвокат, спустится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66