«Если бы его сослуживцы знали, – подумала Беатриса-Джоанна с неожиданной злобой, – если бы только его начальство знало!» Она могла уничтожить его, если бы захотела. Могла ли? Конечно же, нет. Дерек был не из тех людей, которые позволяют себя уничтожать.
Беатриса-Джоанна стояла в ожидании, скрестив руки на груди.
Дерек Фокс прощался с сослуживцем («Очень хорошее предложение, дорогой мой. Обещаю вам, завтра мы обязательно что-нибудь придумаем»), с лукавым видом трижды похлопав его по левой ягодице. Затем он увидел Беатрису-Джоанну, осторожно оглянулся по сторонам и подошел поздороваться. Глаза Дерека ничем не выдавали его чувств.
– Привет! – заговорил он, грациозно покачиваясь. – Что нового?
– Он умер сегодня утром. Он теперь… им теперь… – Беатриса-Джоанна овладела собой, – им теперь занимается Министерство сельского хозяйства.
– Дорогая моя…
Это было сказано голосом любовника. Так, как говорит мужчина женщине. Дерек украдкой огляделся кругом и прошептал:
– Лучше, чтобы нас не видели вместе. Можно, я зайду к тебе?
Беатриса-Джоанна, после некоторого колебания, кивнула.
– Когда мой дорогой братец вернется сегодня домой? – спросил он.
– Не раньше семи.
– Я заскочу. Я должен быть осторожен. – Дерек улыбнулся, как королева, проходившему мимо коллеге, мужчине в кудряшках на манер Дизраэли. – Какие-то странные вещи происходят, – продолжал он. – Мне кажется, за мной следят.
– Но ты ведь всегда так осторожен, – проговорила Беатриса-Джоанна чуть громче, чем следовало бы. – Ты всегда чертовски осторожен, даже слишком!
– Ах, успокойся, пожалуйста, – прошептал Дерек. – Смотри, – он выглядел слегка взволнованным, – видишь человека, вон там?
– Какого человека? Вестибюль кишел людьми.
– Вон того, маленького, с усами. Видишь? Это Лузли; я уверен, что он следит за мной.
Она увидела того, о ком он говорил: это был маленький, выглядевший одиноким человек с запястьем у уха, словно проверявший, идут ли у него часы. На самом деле, стоя в сторонке, у края толпы, он слушал свое микрорадио.
– Иди домой, дорогая, – сказал Дерек Фокс. – Я зайду через час.
– Скажи это, – приказала Беатриса-Джоанна. – Скажи прежде, чем я уйду. –
– Я люблю тебя, – произнес Дерек одними губами, словно через оконное стекло.
Эти слова, которые говорит мужчина женщине, были непристойны в этом обиталище антилюбви. Лицо Дерека исказилось так, словно он жевал лимон.
Глава 6
– Но, – продолжал урок Тристрам, – Интерфаза, конечно, не может длиться вечно.
Вдруг его лицо исказила маска боли.
– Шок, – проговорил Тристрам. – Правители шокированы собственными крайностями. Они обнаруживают, что мыслят еретическими категориями, думая о греховности человека чаще, чем о «го врожденной добродетели. Они ослабляют меры принуждения, а результатом является полный хаос. Но к этому времени разочарование достигает крайней степени. Оно не может больше подталкивать государство к репрессивным действиям, в результате чего развивается некий философский пессимизм. Другими словами, мы втягиваемся в Августинскую
фазу, в Гусфазу, где ортодоксальной является точка зрения, представляющая человека греховным созданием, от которого нельзя ждать ничего хорошего. Еще одна фантазия, джентльмены, которая затмевает реальность. Со временем становится ясно, что в социальном смысле человек ведет себя гораздо лучше, чем вправе был ожидать любой пессимист– августинец, и поэтому начинает появляться что-то вроде оптимизма. И снова восстанавливается пелагианство. Мы опять в Пелфазе. Колесо совершило полный оборот… Вопросы есть?
– Чем они выдавливали глаза, сэр? – спросил Билли Чэнь.
Завизжали звонки, забрякали гонги, искусственный голос завопил из громкоговорителей: «Перемена, перемена, все, все меняемся классами! Пятьдесят секунд на пере-меНу! Начинаем отсчет! Пятьдесят – сорок девять – сорок восемь…»
Тристрам пробормотал свое «до свидания» и, не услышанный в этом гаме, вышел в коридор. Мальчики разбегались по классам конкретной музыки, астрофизики, владения языком. Отсчет размеренно продолжался: «Тридцать девять – тридцать восемь…» Тристрам прошел к лифту для персонала и нажал кнопку. Огоньки показывали, что кабина уже несется вниз с верхнего этажа (там находились художественные классы с широкими окнами; преподаватель рисования Джордан, как всегда, стартовал раньше всех). 43 – 42 – 41 – 40, вспыхивали огоньки указателя. «Девятнадцать – восемнадцать – семнадцать…» Трехсложный ритм отсчета перемены сменился четырехсложным. Кабина лифта остановилась, и Тристрам вошел. Джордан рассказывал коллеге Моубрею о новых течениях в живописи, запросто обращаясь с именами Звегинцова, Абра– хамса, Ф. А. Чила, как с затертыми картами. «Плазматический ассона-а-нс…» – нараспев произнес Джордан.
Кое в чем мир вообще никогда не меняется. «Три – два – один – ноль-ль». Голос замолк, но на каждом этаже (18 – 17 – 16 – 15), который появлялся перед глазами Три-страма, он мог видеть мальчишек, еще не разошедшихся по классам, причем некоторые из них даже и не спешили никуда. Пелфаза. Никто не пытается выполнять правила. Дело сделано. Более или менее. 4
– 3 – 2-1. Первый этаж. Тристрам вышел из лифта.
Глава 7
Беатриса-Джоанна вошла в лифт небоскреба «Спёрджин Билдинг» на Росситер-авеню. 1 – 2 – 3 – 4… Она поднималась на сороковой этаж, где ее ждала крохотная квартирка, пустая без сына. Через полчаса должен прийти Дерек. Она так отчаянно нуждалась в успокоительном тепле его рук! А разве Тристрам не мог дать ей того же? Нет, это было совсем другое… Плоть обладает своей особой логикой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84