Ясно, что он звонка от бабы ждал! Мать как услышит, что он орет, не стесняясь, возле трубки, как срочно ему телефон нужен, так дочке-то и говорит: «Алла! Ты гляди, доча, в оба глаза! Ему точно сейчас какая-нибудь баба звонить станет. С какой стати он матери с дочерью пообщаться не дает? Ты все-таки соображай, Алка, какой он прохиндей! Давай нарочно еще часок поговорим, ладно? Я тебе сейчас такое письмо про Виолетту зачитаю! С копыт рухнешь!»
Каждая мать ведь о своей дочке беспокоится, кто, кроме матери, о дочке подумает, верно? Кто глаза ей раскроет, отчего это каждый раз этот бурбон звонка из Сыктывкара тут же ждет, трубку из рук вырывает! Надо же быть таким подлецом, правда?..
Внезапно доходит до обеих страшная мысль, что в тот момент, когда Алла предается меланхолии в родном гнезде, никто не мешает этой гниде из Сыктывкара звонить, сколько душеньке угодно! Поэтому к Виолетте отравились прямо с утра. Вызвали тачку и рванули!

Вот некоторые считают, что все гадалки и ведуньи нынче — поголовные финансовые мошенницы. Лишь бы денег на людских несчастьях стрясти побольше. А того народ не понимает, что ведь и компенсация какая-то требуется за то, что на себя их сглаз принимают. Кто же из гадалок виноват, что народ нынче стал до жути глазастый? Глазят друг дружку и глазят… Пока глаза не повылазят.
Виолетта, как увидала маму с дочкой, да ихнюю фамилию у секретарши прочла, так сразу же остудила их рвение побороть потусторонние явления нашей жизни: «Извините, дамы, но я с такими сильными сглазами не работаю! Я, простите меня, свое биополе сохраняю! Вам может помочь только основательница нашего Ордена — Кургузкина Клавдия Семеновна. Если хотите знать, у нее мама настоящей, форменной ведьмой была! Без всяких шуточек и регистрации в налоговой инспекции! А дочка от мамы, как известно, словно яблонька от вишенки — недалеко катится! Вот к ней и катитесь, если жизнь дорога!»

Ладно, что тачку, будто предчувствие сработало, не отпустили — тут же к дочке Кургузкиной покатилися. Ну, добрались до места, сидят, ждут, когда Кургузкина чакры перед сеансом прочистит и с предыдущей клиенткой рассчитается. А та клиентка чего-то жмется, вполголоса намекает… И, чтобы покончить с этим делом, Кургузкина ей громко за шторкой говорит: «Не сомневайся, дорогая! Сгинет сам по себе, никакой мокрухи здесь даже не потребуется! Уж чего-чего, а космические завихрения я устраивать умею. Иди себе спокойно и готовь законный мой процентик с движимого и недвижимого имущества».
Вышла из-за шторки такая вся замечательная дама. Чувствуется, что с серьезным сглазом она к ведунье обратилась. Тут же за ней джип подкатил с двумя холуями на запятках, вышла она, даже не взглянув на мать с дочерью. А те поняли, что раз такого сорта публика Кургузкину посещает со своими проблемами, которые без ведуний только мокрухой разрешить можно, то, значит, и им волноваться на счет своего сглаза нечего. Успокоились они, одним словом.

Вдруг мать дочку-то тычет в бок, мол, гляди, чего на подоконнике лежит! А там такая коробочка красивенькая без дела валяется, хотя видно, что старорежимная коробочка-то. И так лежит, что сама в глаза лезет. Причем сбоку у ней надпись химическим карандашом: «Последний дюйм». Дочка-то не в курсах была, конечно, а мать, когда еще сама дочкой была, кино такое по телику видела. И роль там исполнял удивительно симпатичный одинокий мужчина с мальчиком. Пацан, конечно, был так себе, чего-то все сопел, на самолетике летал… А мужчина был весь такой представительный и запоминающийся. Сколько раз потом эта мать хотела такого мужчину найти! Так ни с мальчиком, ни без мальчика, как назло, не встретила. Ясно дело, сглазили ее.
Тут и Кургукина вышла из-за шторки с пением псалмов в хитоне с фиолетовыми блестками, а мать все на коробочку эту таращится, головой вертит. Кургузкина это терпела-терпела, да нервы-то тоже не железные.
— Что же это за дела, дамочка? — несколько склочно обратилась она к Белле Юрьевне. — Куда вы, собственно пялиться изволите? Принимаю вас по личной просьбе мадам Виолетты, отменив сауну и солярий, так все же понимать надо! Сглаз на обоих страшенный, венец безбрачия и безденежья какой-то гадиной вполне профессионально наложен, столько обрядов надо проводить дорогостоящих, а она — во все дырки норовит заглянуть, ворона любопытная! Хоть бы дочки постеснялась! Возьмите себя в руки, женщина! Мало ли где какие коробки валяются, во все заглядывать — жизни не хватит. Нет, вы посмотрите на нее! Я надрываюсь, чтобы подключить ее к космическим импульсам, самой ей до климактерического синдрома — рукой подать, можно сказать, последний дюйм доползти остался, а ведь ведет себя, как девочка-припевочка. Срам какой-то!
Устыдилась тут своего недостойного поведения Белла Юрьевна, взяла себя в руки. Послушно все обряды прошла, через плечо поплевалась, щепотки комбикормов вместе с Аллой Рудольфовной по ветру развеяла… Сложные обряды были, если честно, сразу и не упомнить все, что они там до самого вечера проделывали. Так что влетела их общая невезучесть в копеечку. Но при этом у старшей Винкерштейнихи никак из головы та коробочка не выходит. Бывает так — западет в душу вещь, что прямо готов не столько купить, сколько украсть.
Уже расплачиваясь за обряды, не выдержала она все-таки и говорит тихонько ведунье Кургузкиной: «Я, Клавдия Семеновна, извиняюсь, конечно, но не могу ничего с собой поделать, как мне хочется эту коробочку у вас спереть! Какие-то у меня космические ассоциативные связи с нею наметились…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15