Настроение у меня было превосходное — до тех пор, пока я не заметил, что мы свернули к Мертир-Мауру и руинам Кандлстона. Обратив внимание на размеренную поступь Маргарет, скованность ее движений и остекленевшие глаза, я попытался изменить наш курс, но тщетно.
Мы пересекли проселочную дорогу, петлявшую от Эвенни-роуд к Корнтауну. Когда мы перешли ручеек, заросший болотной травой и кишевший мотыльками, мне показалось, что я заметил plantypwyll — «детей заводи» из мрачных валлийских преданий. От их трепета в воздухе оставались белые размытые следы, а когда мы проходили мимо, они, казалось, преклоняли колена, точно колеблемые ветром тростники перед изваянием древнего бога. В то мгновение мне почудилось, что не лунный свет, а свет узнавания промелькнул между ними и Маргарет. Губы ее приоткрылись, и она тихо произнесла слова, которые я прежде слышал только из уст моего безумного дяди Фина: Akasai dasu — «Тьма бессмертна»!
— Ракурс довольно странный, но взгляд неотразимый. Кто это такой?
Эскет Сен-Клер восторженно изучал необычайно вытянутое лицо на одном из портретов, украшавших северную стену кабинета доктора Блэка. Мой дядя раздраженно откликнулся:
— Художник назвал его «Черным Орлом». Откуда мне знать, кто он?
Дядя снова склонился над книгой — «Этиологией болот» Стормлина.
День выдался невыносимо жарким и душным. Сен-Клер апатично расхаживал по кабинету. Подойдя к картине, изображавшей окно и девочку на переднем плане, он застыл, всматриваясь в ее широко открытые глаза. Он сразу же уловил связь между ней и Черным Орлом. Возможно, это объяснялось тем, что девочка словно смотрела в упор на портрет, от которого ее отделяло окно в кабинете дяди Фина. Окно выходило на тенистый сад и далекую водную гладь, подернутую завитками желтой дымки. Было что-то зловещее в лучезарном спокойствии этого элегантного пейзажа, открывшегося между пристальным взором Черного Орла и невинностью изумленной девочки, в глазах которой затаился ужас.
— Завидую вам, — тихо произнес Сен-Клер. — Вид на пруд навевает грезы. Кажется, из дымки вот-вот появится что-то необычное.
— Это не пруд, а болото, — раздраженно буркнул доктор Блэк. — Зловонная топь.
Он поднял голову и зафиксировал на Сен-Клере долгий обескураживающий взгляд. Глаза доктора Блэка были водянистые, с тяжелыми веками.
— Plantypwyll, — с усмешкой откликнулся Сен-Клер и, хохотнув, добавил. — Они вторглись в ваше сознание, доктор Блэк, и затуманили разум. Вы окружили себя гротескными картинами, — хотя меня они, бесспорно, восхищают. Не удивительно, что вы жалуетесь на Темных. Между прочим, я знаю кое-что об этом художнике.
— Это рисунок Остина Османа Спейра.
Сен-Клер повернулся к дяде:
— Я встречался со Спейром. Он ловил рыбку в мутной воде. Подозреваю, одно время он был связан с дядюшкой Алистером, — добавил он лукаво.
— Кроули — мой родственник, — с раздражением напомнил Блэк.
Помолчав немного, Сен-Клер задумчиво добавил:
— Еще одной знакомой Спейра была сомнительная особа по фамилии Воган. Элен Воган.
Доктор Блэк захлопнул «Этиологию болот» и достал длинную желтоватую сигарету.
— Неужели? Я всегда полагал, что эта дама была плодом воображения Артура Мейчена. Так вы говорите, она действительно существовала?
— Да, она существовала на самом деле. Или лучше сказать — существует.
Впервые за все время разговора доктор Блэк проявил интерес к гостю. Сен-Клер пытался вытянуть из моего дяди воспоминания для книги, которую собирался назвать «Возрождение декадентства». Доктор, погруженный в «Этиологию болот», не выказывал желания вести подобную беседу. Заинтригованный Сен-Клер никак не мог взять в толк, какая связь между книгой, столь сильно занимавшей Блэка, и его общеизвестными занятиями оккультной эстетикой. Сен-Клер не знал о медицинской карьере моего дяди и не подозревал, что некоторые болотные газы могут воздействовать на клетки головного мозга необъяснимым для науки образом.
Огоньки, сверкнувшие в глазах старика с белыми ресницами, оживили его лицо, хотя тяжелая голова, некогда величественная и гордая, клонилась теперь набок, точно у позабытой статуи. Мочки уха, крылья носа и подбородок раскрошились, осыпая руины «Мальв», его обширного поместья, растворяясь в болотной дымке, стершей своей дрожью границы неба и земли. Но решимость осталась. Властное, точно у Цезаря, лицо высилось на постаменте таявшей плоти, все еще пылая неистовым безумием, заметным и под маской старости — одержимости не долголетием, но бессмертием. Доктор Блэк не был глупцом: он изведал иную, экстатическую долговечность.
Что до неустанных поисков бессмертия, то однажды, в ответ на мой вопрос, дядя Фин рассказал о своем знакомстве с индийскими йогами, жившими по два-три столетия и даже больше. Время имеет чисто субъективный характер и определяется активностью мозга. Некоторые йоги способны подавлять процесс мышления на длительные сроки, — тогда время замедляет ход, а тело не стареет. Поскольку мысли неразрывно связаны с дыханием, йоги добиваются сходной цели, удлиняя паузы между вдохом и выдохом.
— Почему долголетие столь редко встречается? — спросил я дядю Фина. — И отчего оно ограничено двумя-тремя столетиями?
— Вероятно, йог начинает понимать бесплодность телесности, — ответил доктор Блэк. — Возвращаясь из добровольного забытья, он встречает те же проблемы и тяготы жизни, с которыми сталкивался прежде — все тот же старый мир, его тщету и огорчения. То, к чему он стремился (а магнетический сон в данном случае являлся феноменом направленной воли), становится нежеланным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37