Я проследил его взгляд. Дядя смотрел на овальное зеркало, висевшее над камином. С ностальгическим трепетом я узнал стоявшую на полке вазу из стеатита, разрисованную фигурками обезьянок. В детстве я обожал ее. Она напомнила мне о фантазиях, пробужденных чтением рассказов Мейчена и Лавкрафта — давным-давно, в этой самой комнате. Ваза, приковавшая мое внимание, точно выпустила в воздух облако воспоминаний. От этого все в комнате утратило четкость. Я отвернулся от вазы и сосредоточился на приоткрытой двери. Затем вопросительно взглянул на дядю.
— Зеркало?
— Вот именно. Ты можешь снова вернуться в те времена, если захочешь.
— Это замечательно, — ответил я. — Но одно дело войти в дверь, и другое — пройти через зеркало.
— Но ты ведь только что в него вошел, — сказал он. Тетя прервала нашу беседу, хоть и описанную здесь просто, но для меня довольно изнурительную.
— Видишь ли, дорогой, — сказала она, — через зеркало ты можешь перенестись в любое время, а через дверь — только в одно, в данном случае, — в 1936 год. Но если ты это сделаешь, ты вернешься только через пятьдесят лет по земному времени.
— А вы останетесь здесь? — спросил я, отчего-то полагая, что если я выйду в сад, тетя, дядя и кузина, которая теперь почти растворилась в воздухе, тоже последуют за мной.
— Не совсем так, — ответила она, читая мои мысли. — Возможно, ты поймешь, если вспомнишь рассказы людей, которые чуть не утонули. Они не просто вспоминали — они прожили заново, во вспышке, но по их собственной полноценной шкале времени, свою жизнь от рождения до полусмерти. Однако на взгляд стороннего наблюдателя прошло лишь несколько минут или даже секунд.
Я взвесил ее слова, стараясь полностью осознать их смысл.
— Но если ты попытаешься использовать врата с пониманием, — продолжала тетя, — тебе, прежде всего, придется отказаться от тела.
Она улыбнулась мне знакомой улыбкой. На меня нахлынула жуткая печаль. Я посмотрел на кушетку: моя кузина была похожа на быстро таявшую серую льдинку.
Тетя огорчилась, заметив, как встревожила меня столь страшная дематериализация, которая, впрочем, судя по бесстрастию дяди, была обычной для их уровня сознания — если только мы с ним видели одно и то же.
— А что вон за той шторой? — спросил я, указывая на эркер позади стола. Тетя откликнулась шепотом:
— Для каждого из нас там что-то свое. Здесь все не так, как в саду. В саду мы все вместе. Я не знаю, что сейчас за шторой.
— Пройдешь врата и узнаешь, — сказал дядя Генри.
— Но тогда у меня не будет тела, чтобы вернуться, — задумчиво пробормотал я.
— Видишь, все свелось к твоему телу. Тебе страшно оставлять его, но ты хочешь выяснить, что находится за его пределами. Вспомни Платона: «Если мы хотим изведать что-то досконально, следует отбросить тело».
Я зашел с другого конца:
— Но ты же только что сказал, что, если я выйду в сад, мне придется заново прожить жизнь своего тела?
— Нет, не этого тела, — был ответ. — Выйдя в сад, ты окажешься в теле двенадцатилетнего мальчика.
— Мне снова будет двенадцать лет… — произнес я с пронзительным предвкушением чуда. — И в моей жизни в точности повторится все, что уже было?
— Уже было?
Дядя расхохотался, да и тетя Сьюзен повеселела. Мои слова показались им забавными.
— Ты уже все прожил множество раз. Не волнуйся, этот круговорот нескончаем.
Нащупывая путь в былое, мой охваченный сном рассудок снова утонул в воспоминаниях. Я вспомнил, как часто ощущал, что столь многое в моей жизни уже происходило прежде.
Я взглянул на кушетку, где еще недавно лежала кузина, и меня охватила внезапная паника. Как-то смутно я уловил, что она была другого «типа», не такой, как дядя и тетя, что она не осознает их присутствия, да и моего тоже, не видит происходящего в комнате.
Тетя Сьюзен встревожилась; она читала мои мысли.
— Помнишь кузину Кэт? Она бы тут не появилась, если бы не прошла врата преждевременно. Она не была готова и не вынесла перехода. Что-то вроде аборта. Но все будет в порядке.
Грусть охватила меня, мне было жалко кузину, которая, как я только что вспомнил, покончила с собой. Она была старше меня на несколько лет и, похоже, обитала ныне в той яви, из которой я ежедневно возвращался в сон, называемый жизнью. Мне не хотелось развивать эту тему, и я решил расспросить дядю, когда он приснится мне в следующий раз. Однако этого до сих пор не случилось.
— Допустим, я пришел сюда так же, как и вы — через врата. Почему я не смогу так же приходить и уходить?
— Попробуй, и сам поймешь, — предложил дядя. Тетя Сьюзен засмеялась с легкой тревогой, как мне показалось, и посоветовала даже не пытаться.
— Ты ведь не хочешь бросить книги, верно?
Она, скорее, не спрашивала, а констатировала факт.
Я вздрогнул, подумав о доводе, который она привела.
Тетя была абсолютно права, и все же… Мне не терпелось узнать, что кроется за шторой; желание заглянуть и туда, и в открытую створчатую дверь было одинаково сильным. Я не мог ни на что решиться.
Сон распадался на куски. Не связанные между собой сцены гнались друг за другом по экрану сознания. Затем точно твердая рука схватила калейдоскоп, и я вновь очутился в комнате «Брандиша». Все оставалось по-прежнему, только лицо кузины было снаружи прижато к окну, теперь не зашторенному… Лицо казалось непроницаемой маской, но взгляд мертвым не был. Я отшатнулся от окна, пытаясь вспомнить, видел ли прежде в человеческом взгляде такое сочетание невинности и злобы.
Дядя Генри насмешливо изучал меня. Похоже, он сомневался в моем спиритическом контакте с кузиной. В этот миг мне удалось найти ключ сразу к нескольким мучившим меня загадкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37