Следователь повел Глаза в соседний кабинет. Там сидел Кум.
– Григорий Иванович, Петров хочет мне показать, как они по трубам разговаривают. Пусть он тут покричит в трубу, а я там послушаю, — сказал следователь и вышел.
– Григорий Иванович, приветствую вас. Вы что-то меня больше не вызываете? А я жду. Аж соскучился, — сказал Глаз, подошел к трубе и нагнулся, затем выпрямился, шагнул к столу Кума и проговорил: — Мне надо что-то взять, чтоб постучать по трубе.
Глаз вынул из графина пробку, Кум хотел перехватить его руку, но Глаз был уже у труб отопления и стучал пробкой по верхней трубе.
– Тише ты — расколешь.
Глаз нагнулся, приложил к трубе лодочкой ладонь и прокричал:
– Товарищ следователь, как слышимость? Если хорошая, то приготовьте пару сигарет.
Дверь отворилась. Заглянул следователь.
– Пошли.
Глаз вышел, бросив Куму:
– Если повинные никто не пишет, вызывайте меня.
Следователь запротоколировал показания Глаза и отдал ему пачку сигарет.
9
Бывший управляющий трестом Виктор Иванович Редькин и Костя Кобзев передачи и отоварку клали в один котел. После того, как Глаз дал показания следователю, Костя предложил ему гужеваться вместе. Глазу отовариваться не на что, да и передачу никто не носит, и он согласился. Но из общего котла ел мало. Скромничал.
Глаза вызвал на допрос старший следователь особого отдела управления внутренних дел Эмиргалиев. За столом сидел седоватый подполковник с узким разрезом глаз. Лицо рябое и некрасивое.
– Я занимаюсь твоим побегом. Больше в побег не пойдешь?
– Пойду,— не думая ответил Глаз.
– Я взял уже показания у милиционеров, которые тебя конвоировали. Теперь ты расскажи, как было дело.
– Показания я вам сейчас дам, а вы скажите: что будет Колесову за то, что он меня продырявил?
– Да ничего, наверное, не будет.
– Это почему?
– Он не знал, что бежит малолетка.
– Как же это «не знал»? — возмутился Глаз.— Я, прежде чем побежать, крикнул: «Не стрелять — бежит малолетка!»
– И Колесов, и конвой об этом не говорят.
– Вы их в больницу сводите.
– Зачем?
– А проверьте слух. Они что — глухие? Если они не слышали, что я кричал «не стрелять — бежит малолетка», тогда давайте допрашивайте весь этап. Двадцать восемь человек было. Они-то, я надеюсь, не глухие.
– Кричал или не кричал — какая разница? Ты ведь живой остался.
– Ну и шустрый вы, товарищ подполковник. Разница есть. По советскому законодательству в малолеток и беременных женщин стрелять нельзя, если они идут в побег. А в меня стреляли. Я вот нарушил закон — меня посадили. Он нарушил закон — пусть его тоже судят.
– Твое преступление — разбой — все равно побег перетягивает. Лишнего сроку за побег не дадут.
Глаз, не читая протокол, расписался.
– Защищайте их, защищайте. Рука руку моет. Чума на вас всех…
Глаз решил вызвать воспитателя, воспитатели к нему не ходили, и попроситься в камеру малолеток. Он подошел к дверям и стукнул два раза в кормушку. Дубак не подошел. Глаз постучал еще. В коридоре тишина. Глаз забарабанил в кормушку, и она открылась. Он просунул в отверстие голову и осмотрел коридор. Дубака не видно. «А что, — подумал Глаз, — я в кормушку пролезу. Вот было б здорово! Вылезу в коридор, закрою кормушку и зайду в туалет. Когда начнут водить на оправку, я с чужой камерой и уйду. На вечерней поверке меня хватятся. Вот будет потеха! А если туалет закрыт, я через кормушку в чужую камеру…»
Глаз просунул в кормушку обе руки, втиснул плечи и вылез наполовину. Зад не пролазил. «Все равно пролезу»,— подумал Глаз и хотел сделать усилие, но из туалета вышел надзиратель, поправляя на себе портупею.
– Куда! Куда! — как будто Глаз мог из тюрьмы убежать. — Вот сволочь! Не сидится спокойно, — кричал надзиратель, а Глаз еле залез назад.
Надзиратель, закрывая кормушку, сказал:
– Пять суток обеспечено.
Глаз расхаживал по карцеру, напевая лагерные песни. Он доволен: пронес курева и спичек.
Курил экономно, всасывая дым с воздухом, и кружилась голова.
На следующий день к Глазу посадили здоровенного малолетку. Привел его корпусной с шишкой на скуле.
Малолетка зашел в карцер робко. Глаз обрадовался и завел разговор. Но парень разговаривать не хотел и отвечал на вопросы, будто следователю, и все разглядывал Глаза.
Глаз подумал, уж не обиженку ли к нему посадили, забитый какой-то, слова не вытянешь. Но парень разговорился.
– А за что тебя? — спросил Глаз.
– Да мы камеру вверх дном перевернули, у нас курево кончилось, а нам не передавали.
– А ты не знаешь, в какой камере сидит Гена Медведев? Какая у него кличка, не знаю. Он мой подельник. С Заводоуковского района.
– Медведь у него кличка, сидит он, кажется… подожди, сейчас вспомню, а-а-а, в шестьдесят второй. Точно, в шестьдесят второй.
Глаз с Витей разговорились. Он из Тюмени. Попал по хулиганке. Освоившись, он признался:
– Знаешь, Глаз, нас корпусной этот, что меня привел, все тобой пугает. Вот посажу, говорит, кто шустрит, к Камбале, покажет он вам, что такое тюрьма. Когда вел меня, все стращал. Ну все, Камбала в карцере, веду к нему. Только не просись от него. Я представлял тебя не таким. Здоровый, думаю. Сказать по правде, я шел в карцер и тебя боялся.
Глаз не ожидал такого откровения и удивился. Не думал, что им малолеток пугают.
Витя просидел с Глазом до вечера, и его увели в шизо. Мест в карцерах не хватало.
«Так, Генка сидит в шестьдесят второй. А что, если попытаться в шестьдесят вторую попасть?»
Через пять суток за Глазом пришел разводящий. Не тот, что уводил его в карцер.
– Ты в какой камере сейчас?
– В шестьдесят второй, — спокойно ответил Глаз.
– Так ты же у взрослых сидел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140