Глаз пожирал взглядом прохожих. Всем радостно из окон видеть волю, а ему грустно: побег не удался.
Когда въехали в Тюмень и улицы запестрили людом, не только молодые заключенные, но и пожилые вылупились в окна. Всем хотелось посмотреть город, в котором будут жить, но которого не будут видеть.
Рядом с Глазом сидел малолетка — Сергей Недогонов. Симпатичный, попавший за хулиганство. Чувства он изливал вслух.
– Во, смотри, — говорил он Глазу, — какая идет.
И половина заключенных устремила взгляд на девушку.
– А вон, смотри, другая. Вот это да! Ну кровь с молоком.
Глаз любовался девушками молча. Но увидев пышногрудую, в оранжевом пальто, восхищенно сказал:
– Шофер! Тормози! Я дальше не поеду.
Водитель и вправду затормозил. Зеки засмеялись. На светофоре горел красный свет. Менты тоже смотрели на девушку. Если бы у автобуса сломался мотор или отвалилось колесо…
Но вот и тюрьма.
На шмоне Глаз раздевался и одевался медленно: рука болела. Он мог и быстрее, но делал вид, будто ему больно, и кривил лицо.
Увидев дежурного по тюрьме, сказал:
– Товарищ капитан. Я раненый. Мне нужно на рентген. Что-то тяжело дышится. Кажись, легкое прострелено.
– Как разведут по камерам, сводим. Что же ты с огнем шутишь?
– Что шучу? В малолеток не стреляют. А меня продырявили.
– Откуда они знали, что ты малолетка?
– А я, когда побежал, крикнул: «Не стрелять — бежит малолетка».
Когда этап повели на склад получать постельные принадлежности, Глаз сказал ребятам:
– Матрац в камеру не понесу. Скажу — рука не пашет. Пусть сами тащат.
Он представил, как его впускают в камеру, а разводящий заносит следом матрац. «Клево будет. В хате обалдеют: как же так — дубаки Глазу матрац таскают!»
– У тебя левая прострелена, — отрезал разводящий, — а ты в правую бери. Не хочешь нести — будешь спать без матраца.
Его закрыли в камеру. Он появился на пороге — шарф перекинут через шею и поддерживает раненую руку. Пацаны повскакали с мест, и камеру пронзил рев приветствия. Глаз кинул небрежно матрац на свободную шконку.
– Здорово, ребята!
И камера взорвалась во второй раз.
– Что с рукой? — крикнуло сразу несколько глоток.
– В побег ходил. Плечо прострелили.
И в третий раз дикие вопли, камера приветствовала его как героя, как победителя.
К нему подходили и здоровались за руку.
Пятнадцать рыл устремили восхищенные взоры и ждали рассказ.
– Так, — сказал он, и камера замерла. — Да, Толя, — обратился он к высокому, здоровому парню. Это над ним все издевались. — Скажи дубаку, что Глаза надо сводить на рентген. Скажи, что дежурный по тюрьме обещал. И еще скажи, что мне плохо.
И Глаз сел на кровать.
Когда Толя исполнил все, Глаз, встав посреди камеры, начал рассказывать.
Как только дошел до того, что из-за воротника пальто не было видно руку и он испугался, не оторвало ли ее, камера покатилась со смеху.
Этот момент просили рассказать подробнее. И все опять балдели, будто слышали впервые.
Сегодня Глаз был герой. Им восхищались. Ему завидовали. Его внимательно слушали. И он, смакуя побег врал, что слышал свист пуль, но не обращал внимания.
Вскоре его увели на рентген.
– Ты родился в рубашке,— сказал доктор.— На один-два сантиметра правее — и точно в сердце.
– Парни,— заговорщицким голосом слазал Глаз, показав малолеткам заклеенные раны,— меня на следствии раскрутили. В слове «парни» ребята уловили что-то необычное
– Парни,— вновь повторил он,— я хочу сделать побег из тюрьмы. Раз с этапа не удалось. Так хочется поплескаться на море. Мне теперь терять не х… Три года есть, и неизвестно, сколько добавят. Кто из вас хочет увидеть Гагры, кипарисы, море, испить вдосталь вина и побаловаться с чувихами?
Ребята молчали.
– Что, сконили? — спросил он.
Первым отозвался Сокол:
– Глаз, ты заливаешь. Из тюрьмы убежать невозможно.
– Возможно. Слушайте.
И он рассказал план побега.
– В случае неудачи скажем, что дубака связали, чтобы кое-кому набить морды в соседних камерах. Мы ничего не теряем. Дубака-то ведь убивать не будем. Я не говорю, чтобы все согласились бежать, можно только тем, кому точно горит червонец.
В побег согласилась идти половина камеры.
– Так,— сказал Глаз,— махорка есть?
– Есть,— ответили ему.
– Насыпьте в шлюмку.
Он тряс махорку в чашке, и махорочная пыль собиралась у стенок. Так он набрал несколько горстей.
– Хорош.
План Глаза был таков. Когда дежурный подаст стальной стержень для пробивки туалета, он бросает ему в глаза махорочной пыли и выскакивает в коридор. За ним еще трое. Дежурного затаскивают в камеру и связывают.
Настал вечер. На смену заступил небольшого роста, лет сорока, щупленький сержант с физиономией деревенского забитого мужичонки.
Ша!
Туалет забили в два счета, набросав бумаги, тряпок и сухого хлеба.
– Старшой, туалет забился.
Дежурный посмотрел через отверстие кормушки — на пол шла вода.
– Сейчас.
Он принес стержень, открыл кормушку и хотел его подать, но надо было, чтоб он открыл дверь. Глаз метнулся к двери.
– В кормушку нельзя. Через кормушку мы только еду принимаем. На малолетке это западло.
Дубак заколебался. По инструкции не положено одному дежурному открывать двери камер, тем более в вечернее время. Но он принес стержень, и его надо подать. Не вызывать же корпусного…
Дежурный чуть приоткрыл дверь и подал стержень. Надо брать его левой рукой, а правой бросать махорочную пыль. Но Глаз сконил. За стержнем он протянул правую руку. Дверь захлопнулась.
Стержень был увесистый, около двух метров в длину. Глаз отошел от двери и отдал его ребятам. Глаза никто не упрекнул.
– Растерялся я, — тихо сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140