– Дед, расскажи, как здесь раньше жизнь на зоне была? А то разное говорят.
– Да лучше, чем сейчас. Я с самого основания работаю. В двадцатых годах здесь золото нашли, вот и разросся поселок. А потом и колонию построили. Одни воры были. И пацанам неплохо жилось. Я отсюда на фронт уходил. А когда пришел, актив уже был и забор поставили. А как они между собой раньше дрались! Ну дела. Когда забора не было, и побегов не было. А как актив появился, над пацанами издеваться стали. Две власти — и каждая командовать хочет. Сапунов-то, мастер у станочников, когда сидел — рогом был. Бил ребят сильно. «Ну, — сказали ему перед освобождением, — приедешь домой — вилы в бок». Он и не поехал домой. Здесь и остался. Который уж год мастером. И даже в отпуск домой не ездит. Да что говорить — власть-то от антихриста.
18
Шел третий месяц как Глаз послал письмо Бородину, а его на этап не забирали. Дуплили его в последнее время часто. Не будь он хозяйкой, легче бы жилось. А то полотенце в спальне пропадет — доставай, а то и простынь на мыло сядет. Не достанешь — помогальник грудянку отшибает. «Одлян, проклятый Одлян! Вот когда освобожусь, возьму и целую посылку полотенец, наволочек и простынь в зону на седьмой отряд вышлю. Пусть их хозяйкам раздадут. Хоть месяц горя знать не будут».
Раз на этап не забирали, Глаз решил простыть и попасть в колонийскую больничку. Стужа на улице лютая. Ночью он встал и пошел в толчок. А в толчок ночью только в одном нижнем белье выпускали. Возвращаясь обратно, он перед отрядом лег на обледенелую дорожку грудью. Минут пять пролежал, замерз. «Воспаление легких я должен получить»,— подумал Глаз и пошел в отряд. Но он не простыл. Даже кашля не было. На следующую ночь он опять лег грудью на обледенелую дорожку, но простуда его не брала.
Дня через два он еще раз решил попробовать. Выйдя из отряда, на углу столкнулся с Пирамидой.
– Глаз, — сказал Пирамида, — ты не знаешь, как можно простыть?
– Ложись вон грудью на дорожку и лежи. Простынешь запросто.
– Да я уже несколько ночей лежу. Но не простываю.
– Не знаю тогда.
Пирамида пошел в отряд, а Глаз, размышляя, в толчок. «Как же попасть в больничку?»
Когда Глаз жил в третьем отряде, то горячей водой ошпарился парень-кочегар, и его забирали в больничку в Челябинск. Воспитатели и парни суетились, срочно собирая его в дорогу. Многим ребятам хотелось оказаться на его месте. И Глазу тоже.
Глаз шел по зоне. Здесь, напротив больнички, была разбита клумба. Летом, идя мимо клумбы под сенью деревьев, он всегда замедлял шаг. Цветы пахли дурманяще и напоминали запах пряников. И он, голодный, вдыхал аромат.
Сейчас клумба была под снегом, и голые деревья гнулись от порывистого ветра. И голодному Глазу захотелось лета, аромата цветов и запаха пряников.
Обойка чуть раньше закончила работу, и парни грелись у труб отопления.
– С письмами у меня ничего не получается,— сказал Антон, приложив руки к горячей трубе.— Я уже штук пять послал первому секретарю, уж как я его ни материл, а толку нет. Не отдает он их в милицию. Значит, не привлекут и на этап не отправят.
Антон достал из кармана две длинные иголки, которыми гобелен сшивали на диванах. Иголки были связаны нитками, и острые концы торчали в разные стороны. Длина иголки была чуть ли не с ладонь.
– Как думаешь, Глаз, смогу я их проглотить?
– Да нет, Антон, больно уж длинные. Иголка сразу в горло воткнется.
– А если так? — Антон достал из кармана маленький шарик вара и нанизал его на иголку.— Так ведь проглочу. Иголка никуда не воткнется.
Антон широко открыл рот, затолкнул в глотку иголки и проглотил.
– Ну вот, а ты говорил — не проглотить.
Он сделал это так быстро, что Глаз и опомниться не успел.
– Теперь-то меня точно в больничку заберут. В Челябинск. Пусть делают операцию и достают.
Глаз молчал. На душе у него так муторно стало, и он отошел от Антона.
Скоро съем прокричали, и парни двинули на улицу. К Глазу подошел бугор букварей Томилец.
– У меня к тебе базар есть.— Томилец посмотрел по сторонам.— Манякин говорит, что он две иголки проглотил на твоих глазах. Правда это?
– Правда, Томилец.
– А не врешь?
– Зачем мне врать? Я даже моргнуть не успел, как он глотнул их.
Из-за дверей вышел начальник отряда.
– Петров,— сказал начальник отряда,— почему ты не помешал Манякину проглотить иголки?
– Виктор Кириллович, я даже и не поверил ему, что он такие длинные глотанет. Все было так быстро, что я и помешать бы не смог.
Перед ужином начальник отряда вызвал Глаза в воспитательскую.
– Петров, объявляю тебе наряд вне очереди. Завтра на туалете отработаешь,— сказал Виктор Кириллович.
«Толчок, толчок»,— пронзило все внутренности Глаза.
– Виктор Кириллович, за что? Что я сделал?
– Наряд вне очереди.
– Виктор Кириллович, он проглотил, а мне наряд!
– Должен был помешать…
– Да не думал я, что он проглотит.
– Все. Иди.
Глаз вышел из воспитательской. Все, толчок.
Умри, поселок Одлян! Провались в тартарары весь Миасс с его красивейшими окрестностями, но только не допусти избиения Глаза. «О, нет-нет,— обливаясь кровью, кричала его душа,— я не хочу этого! Я не хочу идти на толчок. Не хочу жрать застывшее говно. Я ничего не хочу. Как ты поступил, Антон? Да он мной подстраховался на случай, если ему не поверят. И ему не поверили. И призвали меня, чтоб я подтвердил. Но что я мог сделать, Господи, что? Теперь мне — толчок, ему — больничка. Меня — ушибать, а он будет балдеть на белых простынях и радоваться, что обхитрил все начальство».
Спал Глаз плохо. Часто просыпался. И снился ему кровавый сон. Кровавые отблески кровавого бытия кровавыми сполохами кроваво высвечивали кровавую эпоху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140