Знаю, что вы мужика грохнули, кое-какие кражи знаю, но я не козел — ты знаешь меня, и хоть я в в обиде на Робку, но не вложу вас.
Через день Яна забрали на суд, и Вова дал ему пинка под зад.
– Пошел, — сказал он, — чтоб с суда не возвращался.
Зал суда постепенно наполнялся людьми, но свободные места остались. Отец Яна сел на вторую скамейку, к стенке, и смотрел на сына сбоку. Ян переговаривался с ним. Рядом с Алексеем Яковлевичем сидела мать Володи Ивлина. Она пришла на суд, чтобы узнать у Яна про сына. Но Яну не до Вовки, и он ее не узнал, а она не стала у него спрашивать.
Мать Яна стояла в коридоре за дверями — она проходила по делу свидетелем как родитель несовершеннолетнего обвиняемого.
В зал вошли члены суда и сели за стол, покрытый красным материалом. Председательствующая — средних лет женщина. Слева от нее сидел пожилой мужчина с усами, справа молодая женщина — народные заседатели. Слева, за отдельным столом, сидел государственный обвинитель — помощник прокурора района, а стол напротив заняла молодая защитница Барсукова. Ее Ян видел впервые. По непонятным причинам жена начальника милиции — Ефария Васильевна на суд не пришла и послала вместо себя коллегу. А та с делом не познакомилась.
Судья начала расследование с кражи вещей из дома Серовых. Серовы в исковом заявлении указали, что у них украли костюм, хотя Ян взял только пиджак, и запчасти от мотоцикла. Запчасти Ян даже не видел.
Были допрошены два свидетеля — Мишка Павленко и Генка Медведев. Они, как и на предварительном следствии, заявили, что Ян им о кражах рассказывал. А Мишка подтвердил, что взял у Яна ворованный предохранитель от приемника. Санька Танеев — а он вложил Яна по этой краже — свидетелем по делу почему-то не проходил. Ян с возмущением отверг показания свидетелей, сказав, что они оговаривают его.
На второй краже — дома Трунова, судья Яна покрепче приперла, и улик нашлось больше: его письмо из Волгограда, в нем он просил Петьку Клычкова подбросить боеприпасы участковому или потерпевшему, показания отца Петьки, Тереши, что он видел ворованные вещи у себя в доме. И Яну ничего не оставалось, как признаться.
– Прошу рассказать, — сказала судья, довольная, что сразила Яна, — да подробнее, как ты обворовал дом Трунова.
Ян встал и начал рассказывать:
– Я хотел у него украсть только одну бражку, я знал, что перед отъездом в отпуск он поставил ее. Но когда я залез в дом, то ради потехи одел на себя фетровую шляпу и подпоясался офицерским ремнем. Кителя я у Трунова не брал, не брал я также и облигации. В письме из Волгограда я просил Петьку Клычкова подбросить участковому или Трунову одни боеприпасы.
После того, как на чердаке Трунова я нашел украденный со спиртзавода мешок кубинского сахару, я понял, что бражку и сахар мне одному не унести, и пошел за подмогой, к Петьке Клычкову. Он спал. Я разбудил его, рассказал, что есть брага и сахар, и мы пошли с ним к Трунову. Залезли на чердак, сбросили сахар и спустили по лестнице брагу. Потом все это отнесли к Петьке домой. Вот так я совершил кражу. Я заявляю еще раз: кителя и облигации я не брал.
Ян сел. По залу прошел говорок. И судья обратилась к потерпевшему:
– Дмитрий Петрович, это правда, что сейчас рассказал Петров? Вы в действительности ставили брагу и он ее у вас украл вместе с ворованным сахаром?
Трунов несколько секунд молчал и еле выдавил:
– Да, правда.
Люди в зале засмеялись, и кто-то крикнул:
– Вор у вора украл!
Зал на эту реплику взорвался хохотом, заулыбалась судья вместе с народными заседателями и защитник, лишь один прокурор не среагировал на реплику.
Судья зачитала справку из районного банка. В ней говорилось, что облигации развития народного хозяйства в настоящее время нельзя рассматривать как денежный вклад.
– И потому, — сказала она, — суд не может удовлетворить исковое заявление гражданина Трунова и возместить ему ущерб в сумме трех тысяч трехсот семидесяти пяти рублей старыми деньгами.
Судья вызвала мать Яна. Она рассказала, что никогда не замечала, чтоб сын что-нибудь ворованное приносил домой. И из дома ничего не тащил.
Судебное расследование было закончено. Государственный обвинитель — маленький горбатый прокурор Сачков — сказал обвинительную речь:
– Товарищи судьи! В наш двадцатый век — век торжества коммунизма, в век технических достижений советской науки, когда космические корабли бороздят глубины Вселенной, а советские люди строят будущее всего человечества — коммунизм, есть преступники, которые мешают поступательному развитию нашего общества и вместо того, чтобы овладевать знаниями и самим вносить весомый вклад в строительство коммунизма, они совершают преступления, нанося тем самым нашему обществу большой вред…
Ян глядел на низкорослого горбатого прокурора, на его очки, закрывающие половину лица, и думал: «Нет-нет, мне все равно не должны дать срок. Меня выпустят с суда. Не может быть, чтоб меня посадили…»
Прокурор запросил Яну четыре года лишения свободы.
После прокурора выступила защитник. Во время судебного разбирательства она сказала несколько слов и теперь была немногословной. Она лишь просила суд учесть, выбирая меру наказания, малолетний возраст обвиняемого.
Судья предоставила последнее слово Яну. Он встал, обвел взглядом президиум. Лицо его было бледным. Чуть более месяца он просидел в тюрьме и за это время на прогулку сходил только один раз. От затхлого тюремного воздуха он опаршивел, и три гнойные язвы около губ делали его обезображенное лицо отталкивающим. Ян давно надумал, что сказать ему в последнем слове.
В КПЗ Коля несколько дней сидел в одной камере с местным малолеткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140