Тут-то его и подхватили обычным рыболовным сачком – такими сачками в прудах пресекают существование крупного карпа.
Шутник, который поймал кота, просунул шест сачка в распахнутый люк. Из люка, словно из преисподней, несло жаром и вонью. Мури не дергался, необъяснимо почувствовав – танк громыхает в нужном направлении. Шкуру с него сдирать не собирались, прижигать сигаретами тоже, хотя от испуганных людей на войне можно ожидать каких угодно фокусов. Посмеявшись, солдаты вновь принялись хлестать из фляжек ракию, и разговоры вновь пошли о женщинах и обо всем, что с ними связано. Чем вернее приближалась смерть, тем циничнее становились шуточки, лишь только подрагивающие сигареты в уголках губ выдавали истинное уныние. Люди слепы к потустороннему миру, однако Мури, переворачиваясь в сачке, хорошо видел, что возле солдат уже засуетились темные силы. Демоны спикировали на танк с радостью исполнительных полицейских. Кот знал: эти отвратительные существа выполняют для ада самую грязную работенку – отмечают своими когтями лбы тех, кому суждено скоро погибнуть. Таким образом, из пятерых на броне двое сразу приговорились к поеданию червями. Разумеется, обреченные не догадывались о том, что получили черную метку, – они не чувствовали прикосновений, – и это неведение забавляло потусторонних подонков. Дай им волю, демоны прочертили бы когтями по всем лбам человеческим. Но у дьявола свой лимит – слуги призваны были лишь исполнять приказания. Мури, видя все эти штучки, не мог не испытывать презрения к подобным трюкачам. Демоны чувствовали его холодную ненависть и, шипя и злясь, отворачивались, встречаясь с кошачьими зрачками.
Между тем показалось Сараево. При виде дружно горящих крыш, с которых сыпалась черепица, демоны совсем взбесились от радости, заскакали по башне и, высунув от старания омерзительные языки, еще раз чиркнули по приговоренным лбам – проделывать подобное сколько угодно раз им не возбранялось. Один из рогатых и перепончатых мерзавцев даже оседлал качающийся орудийный ствол. Затем началась пальба. Солдаты проявили неожиданное милосердие – древко было выдрано из люка, и кот вместе с сачком, кувыркаясь, полетел на обочину.
А в городе творилось настоящее безумие. Скрипя стволами, растопырив ветви, с треском рушились липы и каштаны. Над деревьями носились мириады стихиалий. Домовые в отчаянии бегали по лопающимся крышам. Это была вселенская паника: снаряды падали то здесь, то там, город расплескивался по сторонам, птицы совершенно потеряли голову – и над всем этим дрожало зарево.
Мури плюхнулся в придорожную траву и не особо тому расстроился – до него никому не было дела. Двуногие усердно истребляли друг друга, попутно задевая деревья, птиц и животных. Кот направился к подвалу ближайшего дома. На разваленном крыльце, подобно нытику домовому, уместился старый человек. Он держал в ладонях собственное сморщенное, словно губка, лицо, выжимая из него довольно крупные слезы. Увидев перед собою Мури, он запричитал коту точно так же, как запричитал бы любому появившемуся существу:
– Где моя Аннутка? Нет моей Аннутки! Где Борислав? Нету… Где мой сад, в котором каждое деревце сажал я и выращивал вот этими руками?..
– Глупец! – презрительно ответил маленький кот, наперед зная, что двуногий его не услышит. – Возьми и верни все себе.
Разумеется, Мури пребольно царапнулся, когда его попытались приласкать.
Ночь кот провел в разрушенной церкви и занялся тем, что тщательно вылизал и вымыл себя. Духи-хранители церкви носились под разбитым куполом, вовнутрь которого провалился крест, удержавшийся от окончательного падения лишь своей перекладиной. Иконы сгорели, и все внутри выгорело, остались лишь обугленные врата. Духи, страшно переживая случившееся, переговаривались тихими скорбными голосами. Впрочем, все здесь дрожало и плакало, поднятое войной, и даже ночью не могло найти себе успокоения.
В обезображенном храме кроме стихиалий находились и двое пленников-хорватов, один из которых был совсем юным. От них, как от всяких крестьян, пахло хлебом и овечьей шерстью. Люди не слышали сотен тысяч потусторонних стонов в самом храме и за его пределами – для них вокруг установилась глухая тишина. Охрана за стенами, которая заперла их и приказала лежать неподвижно, давно разбежалась. О пленниках напрочь забыли, им можно было преспокойно подняться и уйти, но вот только ни тот ни другой об этом не знали. Они послушно лежали на кирпичах, боясь шевельнуться, чтобы не вызвать раздражения несуществующих конвоиров.
– Господи! – наконец простонал юный. – Ноги мои затекли… Я сейчас, по крайней мере, перевернусь!
– Молчи! – прерывающимся от ужаса шепотом отвечал старший. – Нам приказали не двигаться… Разве ты не понял, что от нас требуется?.. Не делать ни единого движения… Только дышать.
– Я больше так не могу, – жаловался молодой.
– Нет, нет и нет, – умоляюще зашептал старший. – Лежать, лежать, ради бога, иначе нас убьют. Только дышать, и то как можно реже…
– Но везде тишина… Может быть, может быть… – Голос юноши прервался от невообразимо смелой догадки. – Может быть, они покинули пост хотя бы ненадолго. И мы за это время перевернемся на другой бок.
– Нет, – ответил старший. – Они притаились в тишине, эти мусульмане. О, я знаю. Они стерегут нас – чутко, чутко. И если что услышат – смерть. Да, это будет немедленная, ужасная смерть.
– А так разве нас не убьют?
– Так нам, возможно, удастся дожить хотя бы до рассвета. Если будем лежать как мыши.
И оба утихли. Ангелоподобные духи и другие стихиалии, оставшиеся в ту ночь в храме, разохались от сочувствия.
1 2 3 4 5 6 7 8