С надменной медлительностью Надсон вынул маленькую сигару из
маленького кармашка, попросил разрешение у дамы закурить, отломил кончик
сигары и бросил его в пепельницу, зажег сигару, потушил спичку, выпустил
струйку дыма:
- Когда мне потребуется инструктор, чтобы рассказать, как мне вести
свои служебные дела, я пошлю вам срочное письмо.
Он вышел из комнаты, оставляя за собой облачко приятного дыма; и тут
же вдруг вернулся из холла, ведя за руку Кэти. Она пыталась вырвать руку
из его цепкой хватки.
- Отпустите меня, мистер Надсон.
Он резким движением освободил ее руку.
- Прости, Кэти. Я не хотел быть грубым.
Она повернулась к нам спиной и направилась было к двери, скользя
белыми меховыми тапочками по ворсу ковра. В розовом шелковом халате, с
блестящими, распущенными по спине волосами, она выглядела очень
трогательно. Надсон смотрел на нее со странной безнадежностью во взоре.
- Подожди минутку, дорогая, - сказала мать. - Почему так поздно ты не
спишь? А, почему?
Кэти остановилась в дверях, но отказалась повернуться. Покрытые
атласом плечи ее напряглись.
- Я разговаривала с папой.
- Он тоже еще не спит?
- Он не мог уснуть, и я тоже не смогла. Мы услышали ваши голоса.
Теперь можно мне вернуться в постель?
- Конечно, дорогая.
- Я хотел бы задать Кэти вопрос, - пришлось вмешаться мне. - Вы
позволите, миссис Слокум?
Материнским жестом она подняла руку.
- Бедной девочке пришлось отвечать на такое количество вопросов. Не
может ваш подождать до утра?
- Все, что мне нужно, от Кэти, так это, чтобы она сказала "да" или
"нет". Пэт Ривис утверждал, что она может подтвердить его алиби в те
трагические минуты.
Девушка обернулась, но от двери не отошла.
- Я не ребенок, мама. Конечно, я могу дать ответ на вопрос. - Она
встала, расставив ноги, глубоко засунув руки в карманы халата.
- Итак... Ривис утверждал, что он пришел сюда прошлой ночью, чтобы
повидаться с тобой. Вы были с ним вместе до того, как я нашел тебя одну в
своей машине?
- Нет. Я не видела его с того самого неприятного случая в Куинто.
- Это все? - обратился ко мне Надсон.
- Все.
- Подойди и поцелуй на ночь свою маму, Кэти, - сказала Мод Слокум.
Девушка с явной неохотой подошла к матери и поцеловала ее в щеку.
Руки Мод потянулись к ней, обняли ее. Девушка быстро высвободилась из
объятий и направилась к двери.
Надсон смотрел на обеих так, словно он и не подозревал о существующем
между ними напряжении. Казалось, он получил истинное удовольствие от
лицезрения этой вынужденной, лишенной любви сделки-поцелуя. Он вышел из
комнаты вслед за Кэти с застывшей на лице улыбкой и с пылающей сигарой,
торчащей во рту.
Я опустился на диван рядом с Мод Слокум.
- Ривис крепко сел на мель. Надсон... упорен.
- Вы все еще не удовлетворены? - отозвалась она.
- Поймите, Ривис для меня ровно ничего не значит. Меня беспокоит
общая картина: в ней слишком много несоответствий. Кстати... Вы знаете
человека по имени Уолтер Килборн?
- Снова вопрос, мистер Арчер? - Она потянулась к серебряному
портсигару, лежавшему на столике рядом. Руки плохо слушались ее, и
портсигар упал на пол. Сигареты рассыпались, я принялся их подбирать.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, не беспокойтесь... Все у меня
распадается на части, все вообще, так что несколько сигарет на полу - это
самое незначительное из моих огорчений.
Я продолжал подбирать сигареты.
- А какое самое большое? Все еще то письмо, которое вы мне дали?
- Вы задаете мне так много вопросов, мистер Арчер. Хотелось бы мне
знать, что заставляет вас это делать. Страсть к справедливости, страсть к
правде?.. Вы видите, теперь я спрашиваю, я поменялась с вами ролями.
- Не знаю, почему вам интересно это узнать.
Я положил на стол вновь заполненный портсигар, зажег две сигареты,
одну для нее, другую для себя.
Она благодарно затянулась. Ее ответ сопроводило облачко дыма:
- Потому что я не понимаю вас. Вы достаточно умны и представительны,
чтобы у вас была работа получше и большего веса, что ли.
- Как у вашего друга Надсона? Я пять лет работал в департаменте
муниципальной полиции, а потом бросил службу. Слишком много случаев, когда
официальная версия не согласовывалась с фактами, которые были мне
известны.
- Ральф - честный человек. Всю свою жизнь он работает в полиции, и у
него осталась, все еще осталась совесть.
- Вероятно, две совести. У многих из хороших полицейских есть
общественная совесть и частная совесть. У меня же осталась только частная
совесть, вещь неказистая, но зато своя.
- Я не ошиблась на ваш счет: вами движет страсть к справедливости.
- Не знаю, что такое справедливость, - сказал я. - Хотя... правда
меня интересует. Не правда вообще, а правда конкретная: кто сделал, что,
когда, почему. Особенно почему. Например, мне хотелось бы знать, почему
вас так заботит, интересуюсь ли я справедливостью. Может быть, вы хотите
таким путем попросить меня отказаться от нашего дела?
Некоторое время она сидела в полном молчании.
- Нет. Это все не то. У меня самой сохраняется доля уважения к
правде. Женское уважение: я хочу знать правду, если только она не
причиняет слишком большую боль. И я просто, признаться, побаиваюсь немного
человека, который очень сильно заботится о правде. Вас ведь действительно
заботит, виновен Ривис или нет...
- А разве это не волнует Надсона и оставшуюся у него совесть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72