Я прошла к телефону и позвонила в полицию. Затем вернулась в спальню и нашла Брета на полу, все еще в бессознательном состоянии. Я пыталась привести его в чувство, но безуспешно. Он оставался без сознания всю ночь и почти весь следующий день. Когда прибыли полицейские, то обнаружили на столике рядом с кроватью Лоррейн презерватив и другие доказательства того, что с ней был мужчина. Человек, убивший ее, так и не был обнаружен.Она часто дышала, от ее лица отлила кровь, на щеках выступили лихорадочные красные пятна. Она взяла бокал и допила его.— Налейте мне еще, доктор Клифтер. Не думала, что будет так тяжело все это рассказывать вам.Она протянула ему пустой бокал.Когда он вернулся из кухни, неся крепкий коктейль для нее и послабее — для себя, она стояла у окна и смотрела наружу. Ее спина, обтянутая сшитым по фигуре платьем, была напряженной и прямой, как у прислушивающихся людей. Даже то, что она не обращала на него внимания, не особенно его задевало, потому что она была высокая, стройная, с каштановыми волосами. Паула была из тех женщин, которые, не отказываясь от женственности, заслуживают уважения мужчин. Она обладала точеной, как ракета, фигурой, своего рода мощным оружием, но не использовала его для достижения своих интересов или оправдания ошибок. В Европе тоже встречались женщины, которые жили своей жизнью и не просили пощады, но они были скорее исключением, чем правилом. В Лос-Анджелесе тысячи женщин смело полагались на свой ум, были довольны жизнью и представляли собой динамичные атомы в хаотическом обществе.Он поставил бокалы на стол, подошел к ней и посмотрел в окно поверх ее стройных плеч. Она пристально всматривалась в темноту. Обнесенная стеной территория гостиницы выглядела спокойной и пустынной, как сельская местность. Единственный звук доносился из отдаленного бунгало, где негромко играло радио, нарушая тишину.На своих высоких каблуках она была выше его на дюйм или два. Когда они оба стояли, ему было трудно сохранить покровительственную манеру поведения, свойственную его профессии. Он бросил свою клинику и профессорство, уехал в чужую страну и иногда с опаской замечал, что хотел бы попасть под влияние одной из таких женщин. Он захватил правой рукой свою густую черную бороду и совершенно искренне подумал о себе, как о почти священнике, который стоит выше человеческих слабостей, даже своих собственных, как о человеке, лишенном нежных привязанностей, как говорили американские колонисты.Затем она повернулась, и он увидел на ее лице выражение ужаса.— Что вас тревожит, мисс Вест?Она ответила быстро и негромко, но у Клифтера сложилось впечатление, что ей стоило большого труда произнести эти слова:— Мне показалось, что кто-то заглянул в это окно.— Кто же?— Не знаю. Незнакомец. Я увидела лишь два глаза, или мне это показалось.— Это, наверное, игра вашего воображения. Ворота гостиницы закрываются в восемь часов вечера, и любой гость должен пройти через конторку дежурного. До этого ко мне никто не заглядывал в окно.Она неуверенно засмеялась.— До последнего времени и ко мне никто не заглядывал. Но вот уже два месяца как я нахожусь под впечатлением, что кто-то за мной следит. Я не чувствую себя в безопасности даже у себя дома.— Это неприятное ощущение, даже если оно и не соответствует действительности.— Вы когда-нибудь испытывали такое, доктор? Такое чувство, что за вами наблюдают злые глаза?Тут она заметила на кофейном столике полный бокал с коктейлем, подошла к столику и жадно выпила.Доктор Клифтер еще раз осмотрел по-казенному меблированную комнату. Уже два года он снимал этот домик — бунгало на территории сельской гостиницы мексиканского типа, но все еще считал себя постояльцем. Он не повесил здесь ни одной картины, не приобрел никакой мебели, не посадил ни одного цветка на клумбе. Вокруг его домика пышно распустились разные цветы, но они, казалось, цвели не для него. Он считал, что его единственное право — право нового переселения. Его сундук стоял в чулане, дожидаясь, когда его упакуют. В худшем случае, в самом что ни на есть плохом, он был готов тронуться в путь немедленно, имея в кармане лишь денежные чеки путешественника и книжечку с поэмами Рильке.— Когда я выхожу из двери, то смотрю направо и налево, — сказал он. — Когда подхожу к перекрестку, то осматриваю улицу с разных сторон. Я знаю, что в Америке нет гестапо, но гестапо сидит у меня теперь в печенках. Надеюсь, когда-нибудь я отделаюсь от этого наваждения. Но пока у меня болит шея оттого, что постоянно приходится озираться.— Вы, похоже, уверены, что мои страхи воображаемые. — Выпитое слегка зарумянило ее щеки.— Вещи, которые вы видите, глаза и люди, следящие за вами, почти наверняка являются плодом вашего воображения.Реальны сами страхи. Нас всех преследует страх — от рождения до кончины, от боязни родиться до страха смерти. Нет таких людей, которые хоть раз не увидели бы подобные глаза ночью. В качестве примера я указал на свои типично европейские страхи.— Вы очень добры, — заметила она.— Наоборот, я очень жесток. — Он жестом предложил ей сесть в кресло и сам сел к ней лицом. — Но я склонен думать, что моя жестокость — это жестокость хирурга, который ампутирует руку, чтобы спасти жизнь. Вы проявили мужество, рассказав мне так много об убийстве, без всяких уверток. Скажете ли вы мне еще об одной вещи?— Да, если смогу.— Мне пришло на ум — я буду с вами так же откровенен, как вы были со мной, — что потеря памяти у господина Тейлора была и остается проявлением его желания уклониться от какой-то вины, которую он не смог перенести. Вы находились с ним в тот вечер и в состоянии пролить для меня свет на это обстоятельство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65