Договорившись с продающим его маклером, она поехала посмотреть на поместье. Стоял месяц март, сад вокруг дома был голым, с черно-серыми пятнами снега, сквозь ветви сирени на горизонте виднелось озеро. И сам дом, — барский, невероятно основательный, хоть и требовавший капитального ремонта, и местоположение — от озера отделяли только парк и шоссе — Мурке понравились до чрезвычайности. Но после того, как она, задыхаясь, обошла все 12 комнат, посредник объяснил ей, что на дом уже имеются покупатели, и они уже сделали финансовое предложение, которое называлось «офер», и «офер» этот уже был принят. На вопрос Муры — зачем же тогда он все-таки потащил ее сюда? — он терпеливо объяснил иностранке, что она может сделать второе предложение, поскольку первое, хоть и обязывало юридически обе стороны, было обставлено столь многими условиями, что оставляло возможности пойти на попятный.
На следующий день Гринберги приехали вдвоем, и снова обошли все этажи и все помещения. Тут же на месте вдохновенно сочинили собственный «офер», в надежде соблазнить корыстолюбивых продавцов переметнуться к ним. В мучительном ожидании ответа они водили всех своих знакомых любоваться домом снаружи. Знакомые одобряли и поздравляли. Потом пришел отказ. Посредник намекнул, что офер можно улучшить, но в Мурке взыграла израильская гордость, и она решила, что попытка стравления двух покупателей — настоящее вымогательство, на которые не поддастся бывший израильский офицер, и с болью в сердце отказалась от дома. Следом за ним нашелся другой, тоже замечательный, кирпичный, со старым запущенным садом с туевой аллеей, такими непривычно российскими в этой стране открытых подстриженных газонов, но стоил он совершенно запредельные деньги, и пока вновь влюбившиеся Мура и Сергей прикидывали свои возможности, нашлись более состоятельные люди, на месте предложившие сумму, намного превышающую просимую. Не в ближневосточной натуре Муры было платить больше того, что требовал продавец, так что пришлось отказаться и от этой мечты.
Отрезвев и повзрослев от пережитых разочарований, Гринберги, точнее — Мура, так как Сергей всегда соглашался с ней во всем, что не касалось его работы, решили в дальнейшем искать дом не повинуясь велениям неразумного сердца, а лишь по твердому расчету. Мура связалась с маклером Володей, услугами которого пользовался весь русский Милуоки, и четко сформулировала ожидания от будущего дома. Больше не требовалось, чтобы он был похож на старое дворянское гнездо, можно было наплевать на отсутствие аллей и пирсов, смириться с удаленностью от озера, бог с ними, со спортзалами и водопадиками. Володя водил ее осматривать дома в предместьях — с иголочки новые, шикарные, огромные, герметически теплоизолированные, с «батлер-румс» для несуществующих «батлеров», барами в подвалах, гаражами на три машины, газовыми каминами, гигантскими окнами на соседние точно такие же пластиковые дома, все тесно сидящие на крохотных лысых участках. Но у Мурки сердце не лежало к этим по сути не домам, а потенциальным вложениям в недвижимость с опцией ночлега. Пусть не поместье и не усадьба, но все же в нем должно быть приятно растить детей и жить-поживать до старости.
После долгих поисков такой нашелся. Все в нем было, как надо. Спальни все рядом, чтобы слышать малыша, семейная комната на первом этаже, а не в подвале, чтобы ребенок играл на глазах. Имелась даже большая оранжерея, с которой Мурке легче будет коротать бесконечные висконсийские зимы. И дровяные камины. И все такое уже немного старое, чтобы не страшно было сразу непоправимо изгадить. И всего пара улиц от озера. Сергей приехал посмотреть на дом после длинной ночной операции, все одобрил, поцеловал Мурку и поздравил с находкой. Потом, правда, оказалось, что был настолько усталым, что не соображал, ни сколько там спален, ни сколько ванных. Но если Мура была довольна, то доволен был и он.
* * *
Рут устроила Александре участие в показе-аукционе израильской моды, который проводила в одном из самых респектабельных ночных клубов Нью-Йорка «Avalon» организация Israel Humanitarian Foundation. Как правило, Александра не годилась для дефилирований на подиуме, для этого нужно было быть такой худющей, какой Сашка не согласилась бы стать, даже если могла бы. Но в этом случае русское происхождение израильской манекенщицы, демонстрирующее успешную абсорбцию последней волны репатриантов в израильскую действительность, было важнее двух-трех лишних килограммов. Сашка немножко поныла, что каждый помыкает ею как хочет: «похудей, перекрасься, поезжай сюда, поезжай туда, вставай ни свет ни заря…», но, несмотря на свою чудовищную загруженность (избалованной успехом Сашке все, что мешало без помех дрыхнуть до полудня, валяться целыми днями напротив телевизора и ходить вечерами по ресторанам и тусовкам, представлялось чудовищной, непомерной жизненной ношей) она все же ни на секунду не собиралась отказываться от такой возможности. Во-первых, денег почему-то по-прежнему не хватало, а помыкание неплохо оплачивалось, во-вторых, хотелось съездить в Америку и заодно навестить Тома и Мурку, а в третьих, IHF занималась всякими благими делами, и участие в их показе по-существу можно было смело считать гуманитарной деятельностью на благо человечества, полезной в биографии любой будущей кинозвезды.
В тот же вечер Александра позвонила Мурке и сообщила о намечающейся поездке. Погрязшей в домашних хлопотах Муре было наплевать, что на шоу будут представлены работы Исаака Мизрахи, Джуси, Кауфмана Франко, Стивена Двека, и прочих, ее интересовало только одно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113