Мурка не выдержала, и сказала, что ждать не хочет, и, будучи с детства спартански неприхотливой, удовольствуется той, какая есть сейчас. Потом долго оформлялись какие-то бумажки, и наконец дилер принес ключи, и Сергей торжественно преподнес их Мурке, и она его поцеловала и засмеялась от счастья, что он такой у нее хороший.
Весь остаток дня Мура под руководством Сергея тренировалась водить ее, изучала все ее совершенства, привыкала к автомату и в тот же день освоила дорогу до местного супера «Копса» и до больницы Сергея.
Вечером они были приглашены в гости к друзьям Сергея — Леве и Марине, и Мурка едва успела провести щеткой по волосам, но так и осталась в свитере и в джинсах, потому что Сергей сказал, что это ерунда, что они очень милые и близкие ему люди, и будут рады ей в любом виде.
Марина и Лева действительно оказались приятной, сердечной парой намного старше их. Оба программисты, приехали в Америку из Харькова в 1989 году, их единственная дочь недавно уехала учиться в какой-то очень престижный колледж на Восточном побережье, и разговор за столом шел в основном о плате за обучение, о растущих ценах на недвижимость, поднимались тосты за новобрачных, и делались толстые намеки на то, что теперь молодой паре предстоит обзавестись собственным гнездом. В Иерусалиме никто подобных разговоров в обществе Мурки не вел, там беседа как-то всегда упорно сворачивала на судьбоносные и специфически еврейские темы, но все это было ей интересно, потому что она ничего в этой новой жизни не понимала, и рада была готовности Марины руководить ею на новом жизненном поприще хранительницы домашнего очага. Хозяйка настойчиво потчевала Муру, которая никогда из гостей голодной не уходила, но в этом застолье непривычно было не изобилие, а отсутствие знакомых, непременных в Израиле зеленых салатов, хумуса, тхины, бурекасов и оливок. Стол был уставлен не турецкими, а русскими кушаньями: салатом оливье, винегретом, селедкой под шубой, пирожками, холодцом, колбасами и соленостями из русского магазина…
Ночью Мурка лежала, и думала о том, как удивительно повернулась ее жизнь. Если бы в пионерском детстве, когда невозможно было представить, что заграница на самом деле существует и человек может выучить иностранный язык, ей рассказали бы о ее дальнейшем жизненном пути, она ни за что бы не поверила. Но может так у всех? Может, глядя из старости, все удивляются своей судьбе? Но она и год назад не могла бы себе представить, что ее жизнь так переменится. Конечно, все изменилось к лучшему, но досадно, что не ее собственными достижениями. Столько лет Мура жила сама по себе и гордилась своими успехами, а теперь все они как-то померкли рядом с финансовыми возможностями Сергея. Приехав в Америку, она твердо рассчитывала на те 650 долларов, за которые сдавала свою квартирку, но сейчас ей стало ясно, что при их образе жизни эти деньги в лучшем случае ей «на булавки», а в общем семейном бюджете они останутся совершенно незамеченной каплей. Цифры, которыми оперировали вокруг, были из другой действительности — 35 тысяч за машину, 50 тысяч в год за обучение ребенка в колледже, полмиллиона для покупки соответствующего им дома…
Мурке, как дочке профессоров, не пришлось платить за учебу в Иерусалимском университете, и в то время эта привилегия, освобождавшая ее от уплаты пары тысяч долларов в год, казалась такой ценной и вожделенной, делавшей университетский персонал едва ли не высшей кастой. По сравнению с американскими ценами на образование эта льгота сильно померкла. Вообще, все ценности в жизни изменились. Мура попала в другую систему, и придется еще осознать, что поменялось, и в какую сторону. В Иерусалиме, где она жила со школьных лет, ее и ее семью знала «каждая собака», то есть вся русскоязычная интеллигенция, все русскоязычные сверстники, многие из одноклассников и армейских сослуживцев. В Иерусалиме редко удавалось выйти в центр города без того, чтобы не наткнуться на пару-тройку знакомых. Ее имя запомнилось даже некой толике ивритоязычных запойных читателей ее газеты, не брезговавших чтением статеек о репатриации и судьбе еврейского народа. Сама Мура знала еще больше народу — за годы работы в газете ей пришлось проинтервьюировать почти всех израильских политиков — от покойного Рабина, от которого почему-то особенно запомнились его веснушки, и до Барака, не говоря уже о клане Нетаниягу, которых с ее семьей давно познакомил общий для обоих семейств интерес к истории и археологии.
Конечно, она была на «ты» со всеми израильскими журналистами, телеведущими, многими продюсерами, сталкивалась с судьями и медицинскими светилами… Справедливо или нет считаясь одной из самых симпатичных девушек в Иерусалиме, она лично дружила (или, говоря деликатно — вдохновляла) отдельных представителей иерусалимской богемы — писателей, поэтов, художников… Среди ее подруг была даже одна известная израильская писательница. А мир израильской военщины был просто родной стихией — в Муркиных друзьях и поклонниках числились многие бравые вояки — от понравившегося папе начальника гражданской администрации на оккупированных территориях Фарреса и до Арнона. Через Сашку она даже коснулась мира шоу-бизнеса. При этом всю свою предыдущую жизнь ей, офицеру израильской армии, трудолюбивому журналисту в ведущей израильской газете, отважному разведчику, приходилось упражняться в нелегком искусстве растягивать зарплату до получки и жить в кредит. Теперь она никто, ее не знает здесь ни один человек, она никому не интересна и никому не нужна. Без общественного поприща, служения, карьеры… Об этом предупреждала ее Анна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113