Или покончит с собой
из-за какого-нибудь внезапного порыва. Такие люди пытаются так или иначе
надуть окружающих всю свою жизнь. Они думают, что все остальные - круглые
идиоты. Они думают, что все так же скучны и пусты изнутри, как и они сами.
Я знал, что иду на риск. Но с другой стороны, я точно знал, что у нее не
будет возможности поднимать скандал. Мертвая или сумасшедшая, она в любом
случае выходит из игры. Поверьте мне, Мак-Ги, миллионы стоят такого риска.
Вы никогда не получите больше подобного шанса, даже если проживете еще
столько же.
- Да, наверное, - сказал я тихо. - Думаю, да.
Эта мокрица извивалась на дне грязной ямы, вода лилась ему на уши. А
Тед, наверное даже не подозевал подвоха. Пожалуйста, помогите мне
разобраться в этом вопросе, мистер Коллайр. Я хочу, чтобы моя дочь была в
безопасностри, если со мной вдруг что-нибудь случится.
И Коллайр позаботился о его дочурке на славу. У него на посылках был
веселый услужливый сопиопат, он только и дожидался самой странной, самой
необычной работы. Позаботься о Тедовой дочке. О моей девочке. Подари ее
старому доброму Говарду Биндлю.
Белый холодный свет заливал могилу, вокруг лампы велись мотыльки,
задевая мохнатыми крылышками могилу Тома Коллайра. Он издал какой-то
странный звук и, наклонившись поближе, я увидел, что он плачет. Нижняя
губа его кривилась и дрожала. Бедный Том. Ладно, час потехи прошел. Все
долги заплачены. Пусть теперь кто-нибудь другой нанимает убийц, сводит с
ума, торгует обманом оптом и в розницу и вообще всячески забавляется.
Я сжал древко заступа с такой силой, что мои натруженнные ладни свело
от боли. Дикое, жестокое желание подавил я в себе: взять сейчас лопату и
быстрыми четкими ударами закопать яму вмес те с содержимым, от ног до
скривившегося лица, разровнять место, заложить срезанным дерном и забыт
сюда дорогу. Хихиканье, доносившееся из могилы, напоминало кваканье
лягушек в канале.
Я достал из кармана нож, прыгнул в яму, надрезал несколько петель,
стягивающих ему руки. Остальное пусть распутывает сам. Прихватив обе
длинных лампы и взяв заступ подмышку, я аправился к машине. Я шел еле-еле,
словно нехотя, словно кто-то дергал мое мое ватное, непослушное тело за
веревочки. Мне так хотелось убить его, почему же я этого не сделал,
повторял я про себя, шатаясь, как пьяный. Я едва разыскал огни фар
"Агнессы" в темноте. Бездумно свалив весь принесенный скарб в ящик, я
уселся за руль, и только там меня, наконец, отпустило. Постепенно я пришел
в себя, почти сразу развернулся, выехал из развалившихся ворот, берегом
канала выехал на дорогу у моста, по ней единым духом домчался до
автострады - и, уже совершенно успокоившись, отправился домой.
Когда озабоченность, усталость и тоска отступили, верх немедленно
взяло чувство юмора. Я представил, как это чучело, шатаясь добирается
домой, на свою шумную вечеринку. А вот и снова я, девочки мои! Мой славный
канареечный костюмчик вывалян в грязи, а в волосах полным-полно песку!
Бумажник мой, знаете ли, пуст, а челюст едва не сломана чьим-то кулаком. А
я так плакал, ой-ей-ей!
Но тем не менее гораздо больше меня забавляла другая вещь, менее
шутовская. Он доберется до дома только к рассвету, когда все уже
разойдутся, примет душ, вычистится, переоденется. Запрется у себя в
кабинете и наберет домашний номер Хиспа. И когда Лоутон Хисп подойдет и
скажет "алло", какой звук первым вырвется из горла Тома Коллайра? Полагаю,
тихое бульканье. А потом, после непонятно олгой паузы, Хисп услышит: "С
Новым Годом, Лоутон, вот все, зачем я тебе звонил!" И повесив трубку, Том
Коллайр будет мрачно и недоуменно смотреть в стену, а потом будет
придумывать, чтобы такое ужасное сделать со мной, и ничего дельного
придумать не сможет...
До конца старого года оставалось не более двух часов. И мне почему-то
не хотелось проводить их с кем бы то ни было. Даже с Майером.
В Бахья Мар я сразу свернул к докам, чтобы не нарваться на
какую-нибудь празднующую компанию друзей и знакомых, которые непременно
захотят, чтобы я к ним присоединился. "Молния" тихонько покачивалась на
волнах. Из какого-то смутного ощущения, что так будет лучше, я зажег сразу
же одну лампу в салоне. Время от времени меня еще передергивало, но после
доброй порции джина прошло и это. Немного приободрившись, я вдруг
вспомнил, что зверски голоден. В холодильнике нашелся еще солидный кусок
мяса, что окончательно примирило меня с загубленной праздничной ночью. К
уютному скворчению сковородки я решил добавить что-нибудь проверенное,
изящное и любимое, и поставил кассету Джулиана Брима.
Приняв душ, я надел старую голубую рубашку, заново наполнил бокал,
уселся поудобнее и залепил пластырем ладони. Против моих ожиданий, волдырь
вскочил только на левой, да и то не очень страшный. Майер говорит, что
где-то на пересечении афоризмов и софистики должна лежать область
суждений, которые называются афоризмами. Они выражают совершенно особенное
состояние человеческоо мышления. Приблизительно такое, какое было сейчас у
меня. Если желание уже есть действие, значит, я убил его. Но если я даже
убил его, непременно найдется кто-нибудь еще я таким желанием, так что он
все равн мертв. Если Говард не убил ее до сих пор, значит он ещ ни разу
этого по-настоящему не пожелал.
Я встал и, разыскав наш большой атлас, открыл его на развороте
"Океания", пододвинув лампу поближе к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85