Гаффнер перевел немигающий взгляд на меня:
– Как по-вашему, мистер Макги, может ли мистер Пайк под нажимом внезапно расколоться и сделать перед нами признание?
– Нет, сэр. По-моему, он никому никогда не признается. Вряд ли он чувствует хоть каплю вины и раскаяния. Только, видите ли, если Морин исчезнет, доказать ее смерть невозможно. Ему не удастся жениться на младшей сестре и выиграть. Попав в пиковое положение, он задергается и наделает ошибок. – Я сам слегка удивился, что обратился к прокурору “сэр”, поскольку не часто разбрасываюсь подобными словечками.
– Вам не кажется, мистер Макги, что вы приписываете очень умному человеку очень глупые и жестокие поступки?
– В данный момент они кажутся глупыми и жестокими, так как мы все получили вполне хорошее представление о его поступках и вызвавших их причинах. Но когда положение дел осложняется больше и больше, мистер Гаффнер, расширяется вероятность случайности. Повезет или не повезет. Что у нас было бы, если б я не появился на сцене? Не стану утверждать, будто блистательно отличился в каком-нибудь эпизоде, – просто добавился к общей неразберихе и, по-моему, послужил катализатором. Удача стала отворачиваться от него. Особенно в тот момент, когда я решил не ставить машину рядом с другими. Морин упала на крышу с адским грохотом. Я не сообразил, что стряслось, но понял, что стукнуло прямо над головой. Так громыхнуло, что крепкая крыша загудела, как барабан. Ладно. Кругом ни одного рабочего. В здании пусто, кроме компании на верхнем этаже. Пришлось выяснить, откуда шум. Может быть, я догадывался. Может быть, в подсознании все связалось в мгновенной вспышке интуиции. А если бы я ее не нашел?
– Он не знает, что вы нашли тело.
– И поэтому будет следовать плану. Очередной побег. Активные поиски. Беспокойство. Утром ее находят рабочие, все согласуется с недавними попытками самоубийства, с ее состоянием. Сейчас он носится по всей округе. Считает себя свободным. Жестоко – да. Насчет глупости можно поспорить. По-моему, он формально здоров, но я назвал бы его классическим социопатом. Вам известны симптомы? Блестящий ум, эмоциональность, масса обаяния, впечатление полной честности, цельности.
– Я вполне в этой области образован, мистер Макги, – объявил Гаффнер.
– Значит, знаете и о готовности рисковать, об уверенности в своей способности справиться с чем угодно. Подобные типы хитры и жестоки. Никогда не признают вины. Чертовски трудно предъявить им обвинение.
Он кивнул, соглашаясь, и я поведал ему о супружеской паре, работавшей у Пайков, об инциденте в гольф-клубе, добавив описание спальни Тома, необычно стерильной, аккуратной и совершенно безликой.
Гаффнер попросил дополнений у Стейнгера.
– О нем известно не слишком много, – сказал Стейнгер, разглядывая кончик незажженной сигары. – Родился во Флориде. Рос в разных местах в центре штата. Родители занимались садоводством, покупали небольшие сады, теряли их, брали другие в аренду, один год преуспевали, другой терпели неудачу. Не знаю, остался ли кто из родных, где они, если остались. Том уехал учиться куда-то на север. Появился здесь несколько лет назад, сразу после женитьбы, имея достаточно денег для постройки дома. Думаю, должны быть сведения о кредитоспособности, так как он делал займы, и, по-моему, будь в его делишках что-нибудь странное, ничего бы он не получил. Те, кто его не любят, не любят по-настоящему, но помалкивают. Те, кто любят, считают его величайшим из всех двуногих созданий.
– Эго, – помолчав, тихо проговорил Бен Гаффнер. – Внутреннее убеждение, что все прочие на белом свете слабые, глупые и доверчивые. Может быть, так и есть, ибо на нас лежит лишний груз, который практически ни один том Пайк не пожелает таскать, – переживания, человеческие эмоции… Любовь, вина, жалость, гнев, сострадание, отчаяние, ненависть… Такие, как он, это чувствовать не способны, только сами того не знают и поэтому думают, что в душе мы ничем от них не отличаемся. Жизнь для них – плутовская игра, мы – сплошные обманщики, наравне с ними.
– Вы действительно образованы в этой области, сэр, – признал я.
– Что же нам сейчас предпринять? Предположим, удастся расколоть Бруна, выставить главным свидетелем на процессе. Если он подтвердит то, что, по-вашему, Макги, мнению, может подтвердить, у меня будет повод выдвинуть обвинение. Пайк сумеет привлечь к защите самых талантливых адвокатов. Присяжные поверят либо Бруну, либо Пайку. Все улики косвенные. Пайк симпатичный и убедительный. Мне придется представить чересчур фантастическую историю и свидетельства медицинских экспертов, которые опровергнут его эксперты. Долгий-долгий процесс, стоящий кучу общественных денег, и, по-моему, шансы на обвинение один к четырем.
– Приблизительно так, – огорченно кивнул Стейнгер.
– А если Брун не расколется? Или навсегда исчезнет? Не от чего оттолкнуться. Я себя выставлю полным идиотом, если выдвину обвинение.
– Исчезнет? – переспросил Стейнгер. – Думаете, Пайк ему поможет верным способом?
– Только при уверенности, что Брун не оставил никаких сведений, не предназначенных для чужих ушей. Либо ловкач Брун успеет дать деру. Переведет средства в акции – и прощай навсегда. Он же знает, что рано или поздно Пайк пожелает избавиться от единственного звена, которое связывает его со всеми событиями.
– Что же нам остается, мистер Гаффнер? – спросил Стейнгер.
– Думаю, вам с Рико надо двигаться. Который час? Три пятнадцать. Лучше всего раздобыть для доставки закрытый фургон. Следует убедиться, что Пайка нет поблизости. Вытащить тело с первым лучом рассвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83