Она писала им редко. За четыре года всего шестой раз. И никогда ни одного перевода. В каждом своем письме обещала им, как наскребет денег, взять их на лето к себе и всегда, что особенно злило ребят, не то умышленно, не то от незнания переиначивала их имена на русский лад. Маиса называла Михаилом, Гюлю - Галей, а Сашу - Шуриком. Детям порой казалось, что они читают письмо, писанное не для них. Чужое. Но, по-малчаливому уговору, вслух своего недовольства они не высказывали. Здесь, в детдоме, не все получали письма и на тех, к кому они приходили, смотрели с завистью. Ведь эти письма были Оттуда, из совсем другой жизни, к которой их товарищи имели прямое отношение и могли в любое время оказаться Там.
Эти заветные конверты порождали много легенд...
По словам одного из воспитанников, получавшего письма из Москвы, ему ближайшей родственницей приходилась сама Валентина Терешкова. Он много раз читал письмо своей тетки.
"Сегодня, - читал воспитанник, - наш завод посетила Валентина Терешкова. Ты ее не можешь не знать. Все начальство величало ее по имени и отчеству, а я - Валюшей. Она сама всем сказала, что мы с ней близкие. И мы с ней долго говорили..."
На этом месте мальчик обычно прерывал чтение, гордо обводил всех глазами, бережно складывал потрепанный лист в конверт и небережно ронял:
"Обо мне тоже говорили."
С ним не спорили. На него смотрели, как на будущего космонавта... Иметь такую родственницу!
У детей Мусаевых ялтинские письма тоже имели свою легенду, по которой их далекая тетка представала бабушкой, и была она лучшим профессором по глазным болезням. У нее лечится все Советское правительство, ее приглашают для консультаций в разные страны и из-за своей занятости она редко пишет и не может их взять к себе.
Но никто в детдоме не знал, что, когда от ялтинского "профессора" пришло первое письмо, Мася писал туда чуть-ли не каждый день и ни одного в ответ не получил. Тогда Мася решил писать лишь в том случае, если будут приходить письма из Ялты. Чтобы тетка не подумала, что они ей набиваются.
По записке, пришедшей от тетки вместе с переводом, Саша понял, что о Масином дне рождении ей сообщила мама. Она же, наверное, и попросила тетку к этой дате выслать деньги на сладости. Тетка поздравляла Михаила и советовала ему купить себе, Галочке и Шурику пирожных с конфетами, лимонада и ничего из дурного. "Ничего из дурного",- она подчеркнула.
Об этой записке и переводе Саша сестре ничего не сказал. Он завтра, в сороковины Маиса накупит сладостей и угостит ребят и Гюльку...
Саша оглянулся на сестру. Луна ей не мешала. Занавеску можно было раздвинуть пошире. Разгладив на подоконнике мамино письмо он принялся читать.
"Здравствуйте мои дорогие Мася, Саша и Гюля!
Сегодня у вас должен быть хороший день. Масе сегодня исполняется 14 лет. Поздравляю тебя, родненький мой, горячо-горячо целую и желаю крепкого здоровья. Будь таким же умненьким, каким я тебя помню. По пустякам не нервничай. Для твоего больного сердца это опасно. Береги себя. Если с тобой что случится - я сойду с ума. Ты больше чем я нужен брату с сестрой.
Хотя бы одним глазком увидеть всех вас?! Я знаю ты хороший и пожалуйста оберегай от всего плохого Сашу с Гюлей.
Тут по соседству от меня находится прекрасный мастер - резчик по кости. Я попросила его к твоему дню рождения вырезать шахматы. Но он не успел. Пришлю их тебе к Новому году. Вкладываю в письмо три рубля. Побалуйте себя.
Долго не писала, потому что сильно болела. В последнее время меня мучила одна и та же жуткая мысль, что мне о вас сообщат что-то нехорошее. Но Бог миловал... Я видела ужасный сон. Будто подметаю нашу комнату и вместе с мусором выметаю кого-то из вас... Да ну что об этом писать, раз у вас все хорошо.
Последний раз писал мне о вашей жизни Саша. Какой он рассудительный стал. Какой умница... Я так рада Масенька, что ты у меня самый лучший в оркестре трубач и лучше тебя никто не может сыграть "Неаполитанский танец".
Видимо ваш оркестр действительно хороший, если его приглашают давать концерты по городам республики. Ты это письмо, Масенька, получишь, когда уже вернешся с гастролей. Напиши мне, как они прошли..."
Ей о смерти сына не сообщали. На Сашины глаза навернулись слезы. Он поднял их к небу и долго о чем-то размышляя, смотрел на звезды.
...Мася на трубе играл виртуозно. Художественный руководитель оркестра утверждал, что он превзойдет самого Эдди Рознера. Может взять такие ноты, какие не всякий взрослый способен воспроизвести. А "Неаполитанский танец" в его исполнении звучал, как живое чудо. Труба пела и будто звала туда, где хорошо и радостно.
Однажды он заиграл его рано утром вместо осточертевшего сигнала "Подъем!" В одну минуту весь детдом пришел в движение и на звук трубы ребята летели, как мотыльки на свет.
Антонине Дмитриевне, дежурившей в ту ночь, этот Маськин поступок показался хулиганским. Выбежав вслед за детьми на улицу, она принялась бранить мальчика. А тот самозабвенно, прикрыв глаза, продолжал играть.
- Прекрати сейчас же! - топнув ногой, потребовала она.
Мася, увлеченный игрой, не слышал ее. Тогда Антонина Дмитриевна гневно, с силой дернула за трубу. Из Масиной губы закапала кровь. Антонина Дмитриевна побледнела и потянулась с платочком ко рту мальчика. И в это время, не помня себя от обиды за брата, Саша закричал:
- Моряк! Моряк проклятый...
И застыла в воздухе, не дотянувшаяся до раны, рука учительницы. Она оторопела, с гримасой мучительной боли на лице, обернулась к Саше. И Саша осекся.
С тех пор Антонину Дмитриевну ребята за глаза называли "Моряк".
1 2 3 4 5 6 7