Но страх как бы не обнаружилось присутствие раненого в доме заставлял ее пренебрегать этим. На третью ночь, когда она дремала возле больного, который бредил в жару, охал и стонал, вдруг раздались четыре стука в ставню. Затем еще четыре… Стук был порывистый и сильный. Панна Мия вскочила с диванчика, стремглав пробежала через сени, отделявшие спальню от кухни, и разбудила повара. Старик тут же приплелся, по обыкновению ворча. Крикнув ему в самое ухо: «Идут!», она быстро принялась одевать Одровонжа. Натянули ему на ноги толстые штаны и меховые сапоги, завернули в медвежью шубу, под колени и под мышки надели веревочные петли, и крепкий старик подставил спину, словно под мешок с зерном. Панна Мия помогла ему взвалить эту ношу на спину, отперла ключом дверь в сад с черного хода и снова заперла ее. Старый Щепан брел в гору по снегу, пыхтя под непосильной тяжестью. Притащив Одровонжа на сеновал, старик по заранее сложенному наклонно сену взгромоздился с ним на самый верх и, ощупью найдя деревянную крышку тайника, приказал князю хранить молчание, а сам быстро принялся за дело. Открыл люк и, ухватившись обеими руками за веревки, осторожно стал спускать раненого в темный колодец. Положив его на дно, он привязал концы веревок к уцелевшей на двери скобе, закрыл дыру крышкой и завалил сеном. И тщательно утоптав это место, он проворно соскользнул вниз, запер сарай на замок и быстро вернулся в дом. Впотьмах прошел кухню и сени и очутился в спальне. Первой мыслью старика было перестелить кровать повстанца, но этим занялась уже панна Мия. Подушка во многих местах была в крови, которая сочилась сквозь неумело наложенные повязки. Пятна были также на одеяле и на матраце. Они торопливо меняли наволочки и простыни и едва успели покончить с этим, как снаружи послышался конский топот, а затем мерная поступь множества сапог и гул голосов со всех сторон дома. И сразу раздался стук в обе входные двери, грохот прикладов в закрытые ставни и громкие крики с требованием отпереть двери. Щепан и ухом не повел. Он вынес сперва в потемках окровавленные наволочки и простыни и спрятал в такое укромное место в хлебной печи, что их сам черт не нашел бы. И только когда стук в двери и ставни стал так силен, что, казалось, они вот-вот сорвутся с петель, Щепан пошел на главное крыльцо, отпер входную дверь – и сразу получил затрещину. Панна Саломея с зажженным фонарем ждала в холодной гостиной. Дверь с шумом распахнулась. Гремя сапогами, ввалились гурьбой офицеры в фуражках, обвязанных башлыками, в зимних шинелях, на которых блестели перевязи шашек и патронташей. Во главе офицеров шел их начальник не то майор, не то подполковник, пожилой человек с седыми усами и бакенбардами. Войдя в гостиную, они окружили панну Саломею. Начальник на ломаном польском языке спросил:
– Кто вы такая?
– Родственница владельца этого дома.
– А сами хозяева где?
– Пан Рудецкий, мой опекун, в городе, – говорят, в тюрьме, – а его жена поехала хлопотать об его освобождении.
– А сыновья их где?
– Одни учатся…
– Где? В каких школах?
– В Кракове.
– А другие?
– Поразъехались, а куда – не знаю.
– Значит, вы не знаете, где они?
– Не знаю.
– А вас, панна, как зовут?
– Брыницкая Саломея.
– Это ваш отец управлял здесь имением?
– Да.
– А где он сейчас?
– Уехал.
– Куда же это он «уехал»?
– Не знаю. Здесь разворовали всех лошадей, и выездных и рабочих, и папа, наверное, поехал их разыскивать. Говорят, что воры ускакали на них чуть ли не к прусской границе.
– Ну и ну! К прусской границе… И давно отправился на поиски ваш «папа»?
– Уже порядочно.
– А именно, сколько недель?
– Точно не могу сказать, недели четыре-пять…
– Да усердно он ищет этих лошадей. А нам доподлинно известно, что ваш папаша находится совсем не так далеко отсюда. Нам известно также, что вы скрываете в доме повстанца. Кто этот повстанец? Не ваш ли отец?
– Здесь в доме, кроме меня и вот этого старого повара, Щепана Подкурка, никого нет.
– Посмотрим. А вам, панна, советую признаться, где этот бунтовщик, и указать его убежище. Я человек старый и зря карать не люблю, но уж если найду раненого – и ему и вам не поздоровится. Тогда уж не ждите никаких поблажек. Ну так как же?
– Здесь никакого раненого нет. Ищите, пожалуйста.
– Вы меня не учите, я сам знаю, что мне делать. В последний раз предлагаю вам указать, где он скрывается. У меня самые точные и верные сведения. Несколько дней тому назад сюда на гумно вошел раненый человек. Его видела вся деревня. Отсюда он не выходил. Где же он?
– Может быть, он прошел мимо – мало ли здесь народу бродит. Забора нет, службы сгорели, разве тут за всеми уследишь?
– Значит, вы отказываетесь показать тайник?
– Не покажу, потому что не знаю. В доме никого нет.
Майор кивнул стоявшему в дверях унтер-офицеру, и в комнату вошли солдаты с фонарями. Одни начали шарить под диванами и в шкафах, в печке и на печке, другие направились в соседние комнаты и стали передвигать мебель, перетряхивать вещи, выстукивать стены и пол. Два младших офицера обратились к панне Саломее с требованием открыть запертую на ключ дверь в большой зал. Молодая хозяйка приказала Щепану принести ключ и отпереть. Старик пошел в соседние комнаты и так долго копался там, что это вызвало подозрения и распалило алчность. Когда он, наконец, явился с ключом и протянул его одному из офицеров, тот в бешенстве гаркнул:
– Отпирай, шут гороховый!
Старик не шевельнулся. Стоял на месте. Потом, опасливо протягивая ключ, сказал:
– Я не стану отпирать эту дверь и ни за что не войду туда.
– Ах ты! Как ты смеешь? Открой сейчас же!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46