Но миссис О'Мэлли – не в меру любопытная старая сплетница и замучит меня вопросами. Она хуже Макса Остина. К тому же она обязательно ему позвонит и скажет, что я приезжала. Что-то подсказывало мне, что из-за этого у меня могут быть неприятности.
Поэтому даже к лучшему, что я не попала к О'Мэлли. На углу Бленхейм-кресчент я врезалась в чью-то макушку. По крайней мере, я видела только ее, пока женщина не отошла в сторону.
– С Новым годом, Бьянка, – произнесла я как можно веселее и улыбнулась. До сих пор я не замечала, что она такая маленькая.
Бьянка тупо смотрела на меня снизу вверх. На ней была красная спортивная куртка. Внутри капюшона лицо обрамляли черные кудри, а заостренный нос и глаза-бусинки напомнили мне злобную миссис Тиггивинкли – ежиху из детской книжки Беатрикс Поттер, которая подозрительно принюхивается.
– Я работаю с Сельмой Уокер, – напомнила я. – Вы видели меня у нее дома. Что вы делаете здесь первого января?
– Мисс Сельма просить убрать дом для мистера Базза. Она делает беспорядок.
– Сельма? Сельма вернулась?
– Нет. Завтра. На другой неделе. Скоро. Молодая леди делает беспорядок. Я убираться до того, как мисс Сельма возвращается домой.
Какая молодая леди?
– Как поживает мистер Базз?
– Хорошо. Почему вы спросить? Действительно, почему? Больше ни слова о нем. Не хочу, чтобы Бьянка что-нибудь заподозрила.
– Ну, как бы там ни было, Бьянка, я увижусь…
Но она уже семенила к Элджин-кресчент – наброситься на ничего не подозревающего Базза. Мне повезло, что я наткнулась на нее. На самом деле я приехала сюда, чтобы предупредить Базза, что мне придется сказать Максу Остину, что он был у меня дома, в моей спальне, в моей постели.
И что он может не надеяться очутиться там снова. Но теперь, когда в доме будет зыркать Бьянка, я и близко к нему не смогу подойти.
* * *
– Они положили меня со стариками, – прошипела мать Томми, когда я наконец добралась до больницы и наклонилась, чтобы поцеловать ее.
– Это нарочно, Норин, – сказала я. – Знают, что такая молодая штучка, как вы, заставит их воспрянуть духом.
Оглядевшись, я увидела, что в свои семьдесят четыре Норин Кеннеди была отнюдь не самой молодой пациенткой в палате, но пусть думает так. Ничего страшного.
– Вон там пустая койка. – Она указала через палату. – Бедная старушка умерла ночью. Прибежали врачи, задернули занавески вокруг постели, пошептались, а потом все стихло. Они увезли ее на каталке, но обратно так и не вернули. Жаль!
– Я принесла вам фризии. – Я протянула ей букет. – Здесь есть ваза?
– Красота. Можешь стащить вазу вон у той, с соседней койки. Ее цветы умерли два дня назад, и, судя по всему, она скоро к ним присоединится. Только поменяй воду. В туалете есть раковина. Знаешь, это безобразие, если они оставят эту койку пустовать надолго – больницы Государственной службы здравоохранения переполнены. Я даже боялась, как бы меня не положили в коридоре! Ты читала статью о больнице, где пациентов клали в прачечной? Правительство твердит о повышении налогов, чтобы увеличить финансирование ГСЗ, но беда в том, что они вечно подсчитывают неправильно. И денег опять не хватает. Помню, в 1949 Най Бивен посчитал, что сто семьдесят шесть миллионов фунтов хватит года на два. Выяснилось, что нужно четыреста тридцать семь миллионов фунтов. И это лишь на год. Вряд ли они сейчас посчитают правильно. Говорю тебе, Ли, я…
Я слушала вполуха. Норин могла заговорить кого угодно, и, похоже, такая мелочь, как рак, ей не помешает. Всю жизнь она голосовала за лейбористов, но никогда не скрывала, что не верит Тони Блэру. «У него слишком близко посажены глаза, – пожаловалась она, когда я спросила, что в нем не так. – О человеке можно многое сказать по глазам».
– Норин, – сказала я твердо. – Вы очень больны, и я очень сержусь на вас. Вы должны были немедленно сообщить нам о раке.
– Я думала об этом, – призналась она и на секунду откинулась на подушки, нервно теребя ночную рубашку. Мне было больно видеть такой слабой эту миниатюрную женщину с копной коротких, вьющихся седых волос. У нее были мелкие и правильные черты. Наверное, в молодости Норин была невероятно красивой. С возрастом ее когда-то фарфоровая кожа стала сухой и шершавой. Вокруг рта появилось множество морщинок, но синие глаза, которые унаследовал Томми, сохранили былую живость. Она пристально смотрела на меня. – Забавно, Ли. Ты – одна из первых, кому я хотела сказать, но передумала. Какое право я имею взваливать на тебя свои беды? Вы с Томми даже не помолвлены.
– Не начинайте, Норин, – предостерегла я. Она наклонилась ко мне и понизила голос:
– Я приехала сюда не вчера, как сказала Томми. Я лежу здесь с Рождества. Я не сказала ему, иначе он отменил бы поездку во Францию, а я знаю, как он мечтал о ней. Похоже, ему очень понравилось.
– А вам пришлось провести Рождество в больнице! И мы даже не знали! – Я принялась громко всхлипывать от жалости.
– Тебе тяжело навещать больных, да? – нежно произнесла Норин. – Что такое, милая? Ты была такой мрачной, когда приехала. Еще до того, как я тебе во всем призналась. Что тебя мучает? Развод родителей? Томми рассказал. Мне очень жаль.
– Да, а потом я приехала домой, и стало еще хуже.
Она выслушала историю о пожаре, то и дело похлопывая меня по руке. А когда я рассказала про Фреда, обняла меня:
– По крайней мере, я прожила свое. Мне семьдесят четыре. Надо же, я лежу здесь, ломаю голову, скоро ли умру, но тебе, кажется, еще хуже. Ну, улыбнись. Я пошутила.
– Я просто хочу вернуться домой. Одна из причин, почему я не могу жить с вашим драгоценным сыном, Норин, заключается в том, что он в считанные секунды превращает комнату в свинарник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110