Он достает маленький чемодан – значит, едет ненадолго. Я смотрю на чемодан. Ненавижу чемоданы.
– Куда ты едешь?
– Но… Ты не помнишь? Я еду в Лондон, продавать права на Клазена. Мы говорили об этом на прошлой неделе у Бетти.
У Бетти… Все, что я помню об этом вечере, – это тот нелепый и каверзный вопрос Майи, который несколько дней не выходит у меня из головы: «Что бы ты сделала, узнав об измене мужа?» Я тогда ответила, что это невозможно. Но теперь этот постоянно повторяющийся сон… И Марк уезжает в Лондон…
– Скажи– ка, Марк…
Я встаю и направляюсь к нему, чтобы обнять, поскольку вопрос, который я собираюсь задать ему, не из разряда легких. Он, смеясь, пытается отстраниться: «Отстань, детка, мне надо бежать!» – но я не отпускаю, и вот он уже в моих объятиях.
– Ты от меня ничего не скрываешь?
Делает круглые глаза. В своем сером костюме он похож на кошку породы шартрез, не путать с именем нарицательным «Шартре», монахом картезианского ордена.
– Например?
– Интрижку с женщиной.
– С ума сошла! Откуда у меня на это время?!
Видя на моем лице досаду, он отвечает громким смехом.
– Как я тебя, а, детка?.. Будешь знать, как задавать идиотские вопросы. Ну давай, пока! Завтра вечером увидимся. Я заеду за тобой в галерею, о'кей?
Я едва успеваю ответить – его как ветром сдуло. В любом случае ответ ему известен. Ему, но не мне…
* * *
Я решила пройти пешком до галереи, чтобы освежиться и собраться с мыслями. Опять думаю о Марке. Смешная ситуация. Мало– помалу глупая игра Майи застревает в моей голове, порождая нелепые и опасные вопросы: «Зачем рисковать двенадцатилетними отношениями из– за каких– то предположений? Да, но есть еще сон. И что? Вот именно, это всего лишь сон. Но он слишком часто повторяется. Я, кажется, схожу с ума». Подойдя к галерее, я сразу же звоню Майе, чтобы задать ей хорошую взбучку.
Открываю дверь и забываю выключить сигнализацию, которая начинает вопить так громко, как ночью машины за окном. Телефонный звонок от службы охраны и серия вопросов насчет моего имени, номера сотового телефона, имени моей матери, любимого десерта мужа и размера моего бюстгалтера. А напоследок – наставления:
Будьте внимательнее в следующий раз: если бы все поступали как вы, мы только этим и занимались бы; представьте, у вас действительно проблемы, а мы не можем приехать из– за людей, задерживающих нас, забывших выключить сигнализацию и…
– Я очень извиняюсь. До свидания.
– Но…
Я кладу трубку. Тут же снова звонит телефон.
– Алло?
– Вы не сказали ваш пароль.
– А! «Детка»…
Начинает петь какую– то модную песенку.
– Что с вами?
– Ничего. Я пою. Это песня Мано. Вы не знаете Мано?
– М– м… Слушайте, я… с удовольствием побеседовала бы с вами, но… мне нужно работать…
– Ладно, умолкаю. Звонок по другой линии. Не забывайте выключать сигнализацию, иначе в следующий раз…
Медленно кладу трубку. Включая освещение, вновь открываю для себя одну за одной картины моей выставки. В тишине, после утренних волнений, я словно рыба, которую отпустили обратно в море. Начинаю дышать, чувствую, что опять принадлежу знакомому мне миру, моя жизнь имеет смысл здесь, среди полотен, на которых изображены земные шары и рожки мороженого. Больше никаких черных мыслей, лишь свет, цвета, юмор.
Мужчина сидит на диванчике перед большим коллажем, на котором изображены красная роза и два маленьких толстощеких и шаловливых ангелочка. Он сидит здесь уже по меньшей мере четверть часа. Стильный шатен в черном костюме и черной рубашке без воротничка. Слишком красив для стопроцентного гетеросексуала.
– Может быть, чашечку кофе?
Мужчина резко выпрямляется, словно я его напугала, и с сожалением отводит взгляд от большого цветка.
– Sorry… Простите, что?
– Would you care for a cup of coffee?
– Да, пожалуйста.
Американец, полиглот. Приятный голос. Баритон. Преодолевая те десять метров, что отделяют меня от кофемашины, я чувствую его взгляд, словно цепью прикованный к моим бедрам. Протягиваю ему чашку, он улыбается.
– How much… за сколько вы продаете эту картину?
– «Sunday Monday»?
– Я не понимаю…
– Sorry… Это название картины. This little angel is Sunday, and this one is Monday… Она стоит семьдесят тысяч долларов. Это одна из первых…
– Дональд Бехлер?
– Да, вам нравится?
Его глаза оживляются. Уголки губ слегка напрягаются и растягиваются в улыбку.
– Обожаю! I already have a Globe at home…
Мне нравится, как он произносит «р»: не раскатисто, без придыхания, легко и непринужденно, воздушно… Если бы я не была замужем и не придерживалась моногамности, то с удовольствием засвидетельствовала бы свое почтение его «земному шару».
– …в Нью– Йорке.
Ну конечно, это далековато.
– What is your best price?
На этот вопрос у меня обычно заготовлена куча ответов, позволяющих мне с честью выйти из положения. Но, чувствую, тут это не поможет.
– Могу уступить за шестьдесят пять тысяч…
– Пятьдесят пять!
Хищник. А если это торговец? Он совершит отличную сделку, ведь в Нью– Йорке она уйдет не меньше чем за девяносто тысяч. Поднимается с места.
– Послушайте, я в Париже всего на несколько недель – пою в опере «Дон Жуан» в зале Бастилии. Вот моя визитная карточка. Можете звонить мне на мобильный. Если передумаете, свяжитесь со мной… – Протягивает мне большую горячую руку.
– Приятно было познакомиться!
Убираю его визитку и натыкаюсь на нашу кредитную карточку. Займусь «Визой» позже. А сейчас, поспешим на dераris.соm. Щелкаю мышкой на «Дон Жуане», и на экране сразу же появляется фотография моего предполагаемого клиента. На сцене он одет точно так же, как и сегодня утром. Он сказал, что поет в «Дон Жуане», но не уточнил, что сам играет роль Дона Жуана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36