– Ну и ребеночек у нас, – заговорила Лайла, не пытаясь освободиться из его объятий, – поела залпом и сразу отключилась.
– Моя очередь. – Эймос поднял вверх блузку и, открыв грудь в лифчике для кормящих матерей, начал целовать.
– Как, вы сказали, ваше имя? – мягко спросила она.
– Мои друзья зовут меня Порфирио.
– Знаете, вы мне нравитесь, Порфирио.
Эймос поцеловал ее грудь последний раз, потом поцеловал губы и глаза.
– Тебе лучше одеться, – прошептал он, – если моя жена застанет нас, а ты в таком виде…
Лайла начала приводить одежду в порядок, но вдруг остановилась:
– У тебя горит камин?
– Эти манхэттенские зимы такие холодные, – кивнул он.
Она не могла сдержать смех:
– Ты просто сумасшедший, Эймос. Знаешь, что я больше всего в тебе люблю, как мне кажется? Ты просто непредсказуем. Ты непредсказуем, ты ненормальный, и бог мой, помоги мне, Боже, ты мой.
Она заправила блузку под юбку:
– Кто приходил?
Эймос показал тряпичную куклу. Лайла осмотрела ее.
– Кто-то сшил ее сам. Кукла самодельная. От кого?
– От одной из твоих бесчисленных кузин, я думаю.
– Разве не было письма?
Эймос покачал головой:
– Ни записки, ни обратного адреса.
– Да, у меня очень странные кузины, это известно. Что ж, потом выяснится, когда она нажалуется маме, что я была настолько груба, что даже не поблагодарила, и мы узнаем.
– Узнаем, – согласился Эймос.
Если они скептически отнеслись к появлению Каддли, пытаясь выяснить ее происхождение, то Джессика, без сомнения, сразу была без ума от куклы. Каддли стала постоянной спутницей дочери, разделяя с ней все ранние детские страхи и радости. Скоро Лайла вынуждена была признать определенную симпатию к кукле. Когда Джессика подросла и научилась есть самостоятельно, стало возможным иногда обедать вне дома. Каддли всегда была с ними, и Эймосу часто хотелось спросить столик на четверых. Однажды он так и сделал на последнем дне рождения Джессики. В кафе торгового центра, где они решили подкрепиться хот-догами и апельсиновым соком, Эймос попросил:
– Столик на четверых, пожалуйста, – и увидел, как глаза Джессики радостно сверкнули.
* * *
– Я вспомнила, – говорила Джессика, пока они поднимались на лифте в номер, – что сегодня не брала с собой ни одного своего ребенка. Значит, они все сейчас находятся у меня в комнате, там, где я их оставила. Они сидят на кровати. Значит, и моя Каддли сейчас тоже там.
– Детка, – нежно сказал Эймос, – она ушла, исчезла. Не надо зря себя тешить надеждой. Потерялась, и все.
– Я положила Кэти и Сузи на пол около кровати, а Каддли посадила на подушку.
Когда двери лифта открылись, Джессика бегом устремилась по коридору к двери номера. Эймос открыл дверь, и она бросилась сразу в гостиную, где стояла ее кровать. Когда родители подошли к ней, она сказала:
– Я очень сержусь на Каддли: пока меня не было, она без спроса ушла гулять. Совершенно одна, а ведь я ей велела ждать меня здесь.
Лайла взглянула на свои часы – простой скромный «Таймекс». Эймос подозревал, что ей нравятся маленькие золотые часики с золотым браслетом, элегантные и красивые, хотя, впрочем, наверняка сказать не мог, как далеко простираются ее мечты в этом направлении. Он давно собирался пойти с женой вместе купить ей что-нибудь в этом роде, но почему-то никак не получалось.
– Время ленча давно прошло, – сказала Лайла, – пошли поедим.
– Я очень устала и не хочу есть, – сказала Джессика.
– Я опущу шторы, – с готовностью пообещал Эймос и выполнил сразу обещание – ребенок нуждался в отдыхе. В комнате стало темно, и, пожелав спокойной ночи, уже закрывая дверь, успел услышать шепот Джессики:
– Он даже не стал ее искать…
В спальне Эймос подошел к окну и долго смотрел на Кэдоган-Плэйс, зеленую, залитую солнцем. Потом отошел от окна и растянулся на кровати. Хотя постель была жесткой, он попросил положить под матрас доску, и теперь его спина блаженно отдыхала. Эймос лежал, закрыв глаза, и не открыл их, когда вошла Лайла.
– Почему ты не искал ее?
Эймос тяжело вздохнул:
– Кого?
– О, Эймос, ради бога, не будь ты ослом.
– Ослиный вопрос, ослиный ответ.
– Пока ты не откроешь глаза, я не собираюсь с тобой разговаривать.
– Обещаешь?
– Открой глаза, Эймос.
Эймос выжидал.
– Эймос, я не шучу.
– Ты не сказала, пожалуйста.
– Да что с тобой?!
– Просто стараюсь отсрочить неприятный разговор. Ты меня обвиняешь?
– Пожалуйста, открой глаза.
Эймос открыл:
– Да, дорогая?
– Пожалуйста, объясни, почему ты не стал искать куклу.
– Мы еще не начали разговор об этой проклятой кукле, а я уже устал от нее. Почему бы не поберечь нервную энергию старины Эймоса и вообще помолчать на эту тему?
– Я понимаю, какую ты выбрал тактику. Хочешь меня вывести из себя, чтобы я стала ругаться, стала непоследовательной, и тогда ты выиграешь спор. Но я тебя разочарую – я на этот раз сохраню хладнокровие.
– Господи, Лайла, да в этом городе десять миллионов жителей, каким образом мы сможем отыскать эту проклятую тряпичную куклу?
– Но ты даже не пытался, – мягко напомнила Лайла.
Эймос сел на кровати.
– Дорогая… послушай, пошевели своими умненькими мозгами хотя бы секунду. Мы ждали полтора года этот паршивый поезд в метро, жара была под пятьдесят градусов. По Цельсию. И только один бог знает, сколько это будет по Фаренгейту. Мы провели там около часа, и она не знает, не помнит, где она ее оставила, я и так чуть не убил тебя в Галерее Шепотов, и ты только подумай, что может произойти, если мы снова вылезем на это пекло. Один из нас непременно должен будет погибнуть, Лайла. А что будет с ребенком? Она каждый раз при попытке найти Каддли будет все сильнее надеяться, и так же сильно разочаровываться, и в конце концов ее бедное сердечко разорвется, когда мы так и не найдем ее куклу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36