Спросите сами мисс Антуанетту, она скажет…
Как и Хильда, она прикрыла рот ладонью, словно не имея сил сдержать хихиканье, и удалилась. Но затем обернулась и тихо сказала:
– Мне вас жаль.
– Что ты сказала?
– Ничего, хозяин.
Красная скатерть с бахромой на большом деревянном столе, казалось, только прибавляла комнате духоты. Единственное окно было закрыто.
– Я поставил вам стул поближе к двери, – говорил Дэниэл. – Потому как из-под нее дует ветерок.
Но никакого ветерка не было и в помине. Дом стоял низко, почти на уровне моря.
– Когда я увидел, что это вы, я выпил рому, а потом запил водой, чтобы немножко охладиться, но вода меня не охладила, она превратилась в слезы и вырвалась из меня вместе с рыданиями. Почему вы не ответили на мое первое письмо? – Он продолжал говорить, уставясь на текст в рамке на белой грязной стене: «Мне отмщение, и аз воздам». – Ты слишком медлишь, Господи, – сказал он, обращаясь к тексту. – Я хочу немного поторопить тебя. – Затем он вытер рукавом свое худое желтое лицо и высморкался в угол скатерти.
Они зовут меня Дэниэлом, – сообщил он, – но мое настоящее имя Исав. Все время я получал пинки и оскорбления от этого дьявола, моего отца. Мой отец – старый Косвей, и в его честь в церкви Спэниш-Тауна вывешена на всеобщее обозрение мраморная доска. На ней герб, девиз по латыни и надпись черными буквами. В жизни не читал такой чудовищной неправды. Надеюсь, что на шею ему повесят жернов, который увлечет его в преисподнюю. «Набожный, – пишут они. – Любимый всеми». И ни слова о людях, которых он покупал и продавал, как скотину! «Милосердный к слабым». Какое уж тут милосердие! У этого человека не сердце, а камень. Ну да, когда ему надоедала какая-то женщина, а это случалось быстро, как, например, с моей матерью, он отпускал ее на свободу, давал хижину и клочок земли – кто-то называл это «садом»! Но он делал это не из милосердия, а из дьявольской гордыни! Я в жизни не встречал человека более высокомерного и надменного. У него был такой вид, словно ему принадлежал весь мир. Он будто бы говорил: «Плевать мне на все!» Но ничего… Эта доска и сейчас стоит у меня перед глазами, потому что я часто бывал там и смотрел на нее. Я выучил наизусть всю ту ложь, какую они там написали, и ведь никто не встал и не спросил: почему вы допускаете неправду в храме? Я говорю вам это, чтобы вы знали, какие люди вас окружают. Сердце помнит свои обиды, но удержать их постоянно под замком очень тяжело. Помню отчетливо, как будто это случилось вчера. День, когда он взял и проклял меня. Мне было тогда шестнадцать лет, и я был несчастен. Я вышел из дома спозаранку и пошел в Кулибри. На дорогу у меня ушло пять-шесть часов. Принять меня он принял. Но встретил холодно и сообщил, что я вечно тяну из него деньги. Конечно, время от времени я просил у него деньги – например, на ботинки, чтобы не ходить босиком, как негр. Я ведь не негр. Он смотрел на меня как на полное ничтожество, и тут я не выдержал. «У меня тоже есть права!» – сказал я ему, но он только расхохотался. Отсмеявшись, он сказал: «Эй ты, как там тебя зовут? Всех вас не упомнишь». В то утро, в ярком свете он казался особенно старым. «Вы сами назвали меня Дэниэлом, – сказал я. – Я свободный человек, а не невольник, не то что моя мать».
«Твоя мать была редкой лгуньей, – сказал он, – но Господь успокоил ее душу, и хватит об этом. Заруби у себя на носу: я не дурак. Если в тебе есть хоть капля моей крови, частичка моей плоти, я съем собственную шляпу». Тут моя кровь закипела и я крикнул: «Ну так ешь ее поскорей! В вашем распоряжении времени в обрез – даже на то, чтобы поцеловать вашу новую женушку!» Он побагровел, а потом посерел. «Боже правый!» – воскликнул он, попытался встать, но опять рухнул на стул. На столе стояла большая серебряная чернильница, и он схватил ее и с проклятиями бросил в меня. Я успел увернуться, и она угодила в дверь. Мне хотелось рассмеяться ему в лицо, но пора было уносить ноги. Я ушел. Потом он прислал деньги. Никакой записки не было – только деньги. В то утро я видел его в последний раз.
Дэниэл тяжело вздохнул, снова вытер лицо рукавом и предложил мне рому. Я поблагодарил и отказался, а он налил себе полстакана и одним глотком осушил его.
– Все это было давно, – сказал он.
– Зачем ты хотел меня видеть, Дэниэл? Последняя порция рома, кажется, произвела на него отрезвляющее воздействие. Он посмотрел на меня и заговорил гораздо спокойнее.
– Я проявлял настойчивость, потому как не мог утаить всего этого. Вы спрашиваете, правда ли в письме. Вы меня явно недолюбливаете, я это вижу, но вы чувствуете, что я не солгал. Да, надо знать, с кем говоришь. Очень многие охотно судачат у вас за спиной, но в глаза не скажут ничего – либо боятся, либо просто не желают связываться. Например, судья много чего мог бы рассказать, но его супруга в дружеских отношениях с семьей Мейсонов и потому сразу заставит его замолчать, даже если он захочет поделиться кое-какими секретами. Или вот мой сводный брат Александр. Он такой же цветной, как и я, только ему повезло куда больше. Он вам наврет с три короба. Да. Александр теперь человек зажиточный, но будет помалкивать. Он богат и потому двулик. Он ни за что не скажет ни слова против белых. И еще эта женщина из вашего же дома, Кристофина. Она хуже всех. Ей пришлось уехать с Ямайки, потому как ее сажали за решетку. Вам это известно?
– А почему она попала в тюрьму? Что такого она натворила?
Дэниэл отвел взгляд.
– Говорю вам, я уехал из Спэниш-Тауна. Точно не знаю, что там вышло. Но что-то очень плохое. Она – обеа, и они ее уличили в колдовстве. Многие верят в колдовство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47