А ведь вы разговаривали со мной, ели со мной за одним столом и все знали!
– Простите меня, умоляю, – вскричал Эрик. – О, миледи, миледи, ради всего святого, не плачьте. Что мне сделать, чтобы помочь вашему горю? Ради Бога, скажите, и я сделаю все, о чем бы вы меня ни просили!
– Побудь со мной, – с усилием выговорила Изабель, крепко держа его за руку. – Не уходи… Побудь со мной немного.
– Сколько прикажете, миледи.
Они долго сидели на соломе, пока Изабель не успокоилась. Лицо ее было еще влажным от пролитых слез, покраснело и припухло, но дыхание выровнялось, и мысли уже не бились в голове, словно бешеные. Когда Изабель оставила Эрика заниматься лошадью, она заручилась его торжественной клятвой всячески помогать ей после того, как она, наконец, покинет Тальвар, и она обрела душевное равновесие, столь необходимое для предстоящего объяснения с мужем.
Опустившись на колени возле самого большого деревянного сундука, из тех, что стояли в его спальне, Джастин провел ладонью по причудливо украшенной тетради для подсчетов, одной из только что доставленных гайрским курьером, являвшимся в Тальвар каждую неделю.
Тетради – всего двенадцать – согласно детальным указаниям Джастина были переплетены самой дорогой кожей, с золотым тиснением и инкрустациями из сверкающих сапфиров. На обложке каждой тетради, сплетенные в элегантную монограмму, значились инициалы «И. Б.», затейливо раскрашенные по последней моде. Джастин надеялся, что эти тетради понравятся Изабель, и, как только она заполнит своим аккуратным почерком все их страницы, он закажет ей новые – еще красивее. В следующей партии тетрадей, удовлетворенно думал он, надо будет поместить портрет самой Изабель – точь-в-точь как когда-то портрет ее матери. Джастин решил непременно пригласить самого лучшего рисовальщика Англии. Пройдут годы, их дети подрастут и смогут любоваться изображением Изабель в молодости. Так любуются изображением матери и сама Изабель и Сенет.
Два дня. Всего два дня, и наконец-то Изабель получит благословение Святой Церкви и сможет решить, каким будет их брак. Впрочем, Джастин не сомневался, каким он будет, ведь он судил по ее нежным взглядам и другим проявлениям искренней привязанности. Они снова станут мужем и женой и начнут все сначала.
С того вечера, как Джастин получил ее прощение, ему стало вдвойне тяжко держаться от нее на расстоянии и даже не сметь к ней прикоснуться. Теперь, когда прошлое, казалось, забыто и его отвратительное поведение тоже позабыто, они начали понемногу вновь достигать той удивительной близости, что так много значила для Джастина – и, как он надеялся, для Изабель тоже. В последнее время ему казалось, что ночи становятся все длиннее и длиннее и длятся бесконечно, а он находится так близко от нее, сгорая от страстного желания, испытывая жгучую необходимость любить Изабель, ласкать ее или хотя бы просто знать, что она рядом. Днем все было замечательно – они снова сидели за столом рядом и вели оживленный разговор, как когда-то, а вечерами играли в шахматы у камина, улыбаясь и тихо переговариваясь, ласково поддразнивая друг друга и обмениваясь шутками. За последнюю неделю Изабель дважды приходила в кузницу и задерживалась дольше часа – утверждая, что приходит лишь для того, чтобы побыть с ним. Ощущение вновь обретаемого счастья доставляло Джастину почти болезненное наслаждение, и он неустанно возносил благодарственные молитвы Господу за то, что ему довелось познать в жизни подобную радость.
Эти изготовленные по его заказу тетради станут его первым подарком жене – он отдаст их, как только Хьюго и Эвелина покинут Тальвар. Второй подарок он сделает ей позже, когда на деле докажет, как сильно любит ее, – докажет и словами, и истосковавшимся по ней телом. Джастин с удовлетворением полагал, что Изабель непременно понравится купленный для нее дом в Лондоне. Там они станут жить зимой, и она сможет сколько угодно заниматься милыми ее сердцу точными науками, пока сам он будет совершенствовать свое кузнечное мастерство в кузнице, которую планирует пристроить к дому.
Позднее, когда у них родятся дети, он начнет проводить в Лондоне больше времени, обучая наследников всему, что следует знать образованным отпрыскам дворянского рода, благо в столице, несмотря на великое множество недостатков городского житья, много церквей и опытных наставников, а потому и богатый, и бедный могут получить образование и по душе, и по карману. Воспитанники его, наверное, поедут с ними или же, если захотят, останутся в Тальваре. Впрочем, вскоре юношам предстоит покинуть его и вступить в новую, самостоятельную жизнь. Они увезут с собой знания, которыми он поделился с ними, а на их место к Джастину придут новые молодые люди, жаждущие знаний, и он научит их всему, что должен знать мужчина. Поэтому им с Изабель придется проводить в Тальваре большую часть года, но это не значит, что он станет отказывать ей в удовольствии поразвлечься месяц-другой в Лондоне. Они с радостью будут ждать возвращения и не успеют затосковать по зеленым холмам Тальвара.
Дверь в спальню Изабель была приоткрыта, и Джастин слышал, как кто-то вошел в соседнюю комнату, и поспешил убрать тетради в сундук, захлопнув крышку.
– Изабель! – позвал он, вставая и приближаясь к двери.
Она не отвечала. Послышалось тихое шуршание раздвигаемого полога – звук, который ни с чем невозможно спутать. Быстро открыв дверь, Джастин увидел, что Изабель легла на кровать, отвернувшись к стене.
– Добрый день, любовь моя, – молвил Джастин, входя в комнату. – Ты собираешься вздремнуть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102