Конечно, решать ему, но я бы не отказался.
Я не протестовала. Это входило в наш брачный договор; я была готова к тому, чтобы надолго провожать его. Никаких возражений от меня и не ожидалось; так уж воспитали Адама, и жить по-другому он бы не смог. К тому же он был еще слишком молод, чтобы стремиться оставаться поближе к родному порту.
В ту ночь я сказала себе, что смогу провожать его еще много раз, если возвращения всегда будут такими, как это. Тогда мы были очень близки, нас соединяли и страсть, и умиротворение. В неге и покое любви я верила, что Роза забыта. Я знала, что смогу удержать его и что Адам будет любить меня до тех пор, пока Роза оставит нас предоставленными самим себе. Мы будем создавать свой собственный мир и наслаждаться им, пока в наши жизни снова не ворвется эта разрушительная сила, пока ее красота совсем не измучит Адама. А все остальное я смогу выдержать: его амбиции, стремление властвовать в своем собственном мире кораблей и беспокойную страсть к путешествию и движению. Против этого я не боролась, потому что сама служила лишь дополнением ко всему этому. Я представляла собой нечто надежное и основательное, на что Адам мог вполне положиться, такое же прочное и долговременное, как его собственность, как дверной молоток, который он купил. Со временем я смогу стать таким центром, таким якорем в его жизни, что буду присутствовать в каждой его мысли. Все это я говорила себе, засыпая в ту ночь.
Было жарко и солнечно, когда мы проснулись на следующее утро. С улицы доносился шум и проникала пыль, но меня все это теперь нисколько не беспокоило и даже казалось родным. Однако Адам, взглянув с постели вверх на наш потолок, который весь был в пятнах, нахмурился.
– Не хочешь ли ты уехать отсюда, Эмми? Ведь здесь тебе, наверное, плохо. В этом плавании я заработал сто пятьдесят фунтов. Так что мы могли бы подыскать себе домик где-нибудь чуть дальше от центра.
Идея казалась заманчивой. Так мы переехали бы подальше от Магвайров, а значит, и от Розы, если она задумает пожаловать в Мельбурн. Но я знала, что сам Адам не хотел в такой домик. Он привык всегда быть в центре событий, так же как и я. И мною вновь овладел страх, который, наверное, испытывают пустые, пыльные и безмолвные заросли кустарника, когда их с ревом пожирает огонь, – страх и одиночество. Я подумала, что лучше уж мириться с шумом и пылью Лангли-Лейн и быть поблизости каждый раз, когда «Энтерпрайз» входит в док. Нет, я бы не смогла стать просто женой в домике «где-нибудь чуть дальше от центра».
И я ответила Адаму:
– Мы уедем отсюда только тогда, когда нашим детям будет так тесно, что мы не сможем тут все помещаться.
Каждый день Адам работал на «Энтерпрайзе». Корабль разгружали, а затем загружали новыми товарами для отправки их в Гобарт, Лонцестон и Сидней. В трюм шло все: шелка и табак со складов Лангли для торговцев Земли Ван-Дьемена, шесть призовых мериносных овец и баранов с пастбищ Лангли для покупателя, который хотел попробовать развести эту породу у себя в Камдене, находящемся дальше от Сиднея в глубь страны. Из Сиднея же Адам собирался привезти чистокровного барана от одного из известнейших производителей Нового Южного Уэльса. Этого барана купил Джону Лангли его агент в Сиднее. Я изучила декларацию судового груза, проследила по карте, которую дал мне Адам, места назначения всех товаров и начала немного понимать схему торговли: шелковая лента, привезенная в Мельбурн из Гонконга, в конце концов появлялась в лавке при почте в каком-нибудь поселке за восемьдесят миль от Сиднея; хлопок из Калькутты, что хранился на складах Лангли, снова погружался на корабль, чтобы отправиться в поселение Сван Ривер в Западной Австралии, из которого в обмен на него везли пшеницу, она, в свою очередь, присоединялась к большим партиям зерна; это зерно плыло затем из Сиднея в Ливерпуль, где за него брали товары из железа, домашние горшки, каминные принадлежности, сельскохозяйственные орудия, топоры, машинки для шитья парусов, партию постельного белья и набивного ситца, часть которой пойдет на склады Лангли и потом начнет медленно распространяться по всему континенту. Мы находились здесь на краю земли – в тринадцати тысячах миль от Лондона, – но нам все же нужен был чайник, чтобы кипятить в нем воду, а им – здешняя шерсть для йоркширских фабрик. Так мы существовали и расплачивались за свою жизнь, отправляя им золото, а люди, подобные Адаму, являлись инициаторами и преобразователями, которые постепенно изменяли мир.
Теперь, в эти дни, времени не хватало. Оно мчалось стрелой – гораздо быстрее, чем я думала. По вечерам мы заходили к Магвайрам, слушали оркестр в Ботаническом саду рядом с Ярра или ходили в театр. Вместе со всей страной мы были рады узнать, что всех людей, которых судили за участие в событиях на Эврике, оправдали, а их имена вошли теперь в историю поселения. Это было хорошее время, но едва прошла неделя с тех пор, как приехал Адам, и я уже снова провожала его в порту. На этот раз со мною рядом стояла Кейт – все это время Ларри находился на севере страны. Я понимала, что скоро уже буду приходить в бухту Хобсона одна, чтобы привычно помахать рукой «Энтерпрайзу» и Адаму. Это будет просто одно из многочисленных плаваний, часть той жизни, к которой стремился Адам, а также и моей жизни.
И Джон Лангли опять был здесь. Я узнала его карету, цилиндр, руки в перчатках и трость. Сам он не показался, и карета уехала почти сразу же, как только «Энтерпрайз» поднял якорь.
Глава третья
Спустя почти две недели после того, как уехал Адам, в необыкновенно теплый для конца марта полдень у дверей нашего домика появилась раздраженная и сердитая Кейт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139