Она замёрзнет здесь, у одинокого дерева, на холодном пне. Как у Некрасова: «А Дарья стояла и стыла в своём заколдованном сне…»
Не поверили её любви! Что ж, они ещё пожалеют об этом — на её похоронах. И он придёт к её гробу, скажет: она унесла с собой великое чувство… Тогда и мама всё поймёт.
Живите без меня, я всем вам мешала. Только не прощайте им моей смерти, Сергей Эргисович! За меня возненавидьте Пестрякова с Кылбановым, за мою любовь отомстите! «А Дарья стояла и стыла в своём заколдованном сне…» Как горло болит! Вот передохну чуть и встану, не надо меня торопить. Веки тяжёлые-тяжёлые. И тепло так…
Анфиса рванулась было за дочерью, да удержалась: пусть помучается, осознает, что натворила. Побежала, конечно, к Верке, жаловаться. А может, к нему самому? О, подлая!
Тем не менее уже через час она стала беспокоиться. Муж, вернувшись с работы, набросился на Анфису: «Сплетнице поверила, богом убитой коротышке. А дочку в ночь выгнала, да ещё, говоришь, с ангиной… Попомнишь у меня!»
Он выскочил из дома, Анфиса за ним. У подружки Веры дочери не было, она и не заходила сюда. Вера, узнав, в чём дело, пришла в такое смятение, что Анфиса и вовсе пала духом. Теперь они втроём пошли из дома в дом — к знакомым, одноклассникам, родственникам. Через полчаса всё село, уже собравшееся было ко сну, поднялось. Чуя тревогу, с лаем носились собаки.
Оказывается, Нину Габышеву после уроков допрашивали в учительской, а к врачу со своей ангиной она и не обращалась. Из школы ей было велено идти домой, после этого никто, кроме матери, девушку не видел.
Прибежал, застёгивая на ходу шубу, сам председатель колхоза Егор Егорович. Часть ребят обходила избы уже подряд — не пропуская ни одного двора, другие побежали звонить из правления к дальним родственникам Габышевых в Силэннях.
Но ни обход деревни, ни телефон ничего не дали. Машина, посланная на тракт, вернулась. Надо было прочёсывать весь алас. И скоро на тропах за околицей Арылаха замелькали фонари, там слышались надрывные крики: «Нина! Ниночка-а-а! Габышева, отзовись! Нина!»
Широко шагая по дороге, огибающей лесную опушку, Аласов в одном месте увидел следы маленьких ног — они уходили от дороги. Страшась затоптать след, он пошёл за ним. Но это оказались всего лишь ребячьи шалости — играли тут днём, выскакивали на целину.
Полчаса назад у колхозного правления Фёдор Баглаевич кидался от одного к другому: «Друзья, постарайтесь! Разыщите девочку». Даже Кылбанов был здесь — отправился на поиски в грузовой машине, с борта прокричал: «Найдём или не найдём, но отвечать кое-кто будет!» Гнида проклятая.
А впрочем, все мы хороши. После того, что увидел в учительской, разве не его долг был как учителя, классовода — успокоить девочку, отвести её домой, разумно поговорить с родителями?
Сзади послышалось тарахтение колхозного «газика». Поравнявшись, машина высадила Веру Тегюрюкову с двумя парнями, а сама двинулась прочёсывать дорогу дальше.
— Ничего, Сергей Эргисович?
— Ничего…
— Слушай, Верка, — Жерготов, видимо, не в первый раз задавал все один и тот же вопрос. — Ты припомни: куда она могла пойти? Вы же ведь «двойняшки», чёрт возьми, кому же знать, как не тебе!
Но та в ответ лишь хлюпала носом. И вдруг…
— Ребя-ята… — прохрипела Вера голосом, застуженным от долгого крика на морозе. — Вспомнила! Сергей Эргисович, я вспомнила! Осенью ходили с ней… Полянка там, пенёк, кривое дерево… Вон в ту сторону!
— Что же ты молчала до сих пор, тетеря! — набросились на неё ребята. — Тебе бы только слёзы лить.
Вприпрыжку на своих коротеньких ножках Вера кинулась по дороге назад, остальные за ней. Берёзовая роща, поляна с одиноким деревом — Макар Жерготов тоже что-то смутно припоминал. Не эта ли?
Ночью берёзовая роща вся сливалась в одно белесое пятно, расплывалась в морозном мареве.
— Там… — указала Вера.
Впереди открылась поляна. Одинокое дерево. Свет фонарика заметался по стволу. Пенёк… Она!
— Нина! Нинка-а! — взвыла Вера, с отчаянием выдёргивая ноги из глубокого снега. — Ниночка!
Та не пошевельнулась. Спит? Мертва?
Страшась правды, Аласов с усилием протянул руку, поднял голову девушки и ахнул: голова была горячая.
— Машину!.. Быстрей за машиной!..
XXXVI. Приказ
В пустой учительской сидели голова к голове Пестряков и Кылбанов — совещались. Можно было представить о чём! На приветствие Аласова они не ответили, но его сегодня трудно было вышибить из седла. Сегодня праздник: Нина будет жить! Он взглянул на коллег — знают или нет?
Странное превращение произошло с Тимиром Ивановичем: ещё недавно это был важный и высокомерный человек, а теперь водил дружбу с Кылбановым, весь в своих интригах, стал суетным, дёрганым, говорил резко, фразы недоговаривал. Теперь он и часа не обходился без своего задушевного советчика — Акима Кылбанова, они даже чем-то походить стали друг на друга. По крайней мере, сейчас, когда оба враз, словно по команде, отвернулись от Аласова — ну совершенные близнецы!
После звонка с очередного урока стали сходиться учителя. Каждый справлялся о Нине, и каждому Аласов опять, слово в слово, повторял всё, что узнал от врача.
— А у меня, Сергей Эргисович, тоже добрая новость, — Нахов потряс пачкой ученических тетрадок. — В восьмом «А» записали рассказы четырёх участников Отечественной войны. Бригадный метод: ветеран говорит, все записывают, потом варианты сводятся в один — самый полный. Здорово придумано?
— Все ищут героев войны, непременно подавай им героев, — откликнулся Евсей Сектяев. — Подадутся как один в историки!
— Или того хуже — в писатели, — засмеялся Аласов.
— Э, не смейтесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109