Тимир Иванович не сразу понял:
— В каком смысле «нет», Саргылана Тарасовна?
— Не заменю, — осмелела она и сама устрашилась своей смелости.
— Молодец! — рубанул Нахов.
Завуч, откинувшись в кресле, посмотрел на девушку как на диво: до вчерашнего дня голоса подать боялась, не то что перечить… Однако сердиться на детей — не самая верная педагогика, и потому свой гнев завуч обрушил на Нахова:
— Прошу не вмешиваться! Я разговариваю с Саргыланой Тарасовной, а не с вами, товарищ Нахов! Прошу не мешать нам. Если это в ваших возможностях!
— Возможности есть… — буркнул Нахов и повернулся спиной к завучу.
— Уважаемая Саргылана Тарасовна! Может быть, вы всё-таки объясните, что значит ваш отказ?
— Не заменю, и всё, — с упорством сказала та, не поднимая глаз.
— Вот я и прошу вас объяснить. — Завуча уже не хватало, он начал сдавать. — Вот я и требую…
Майя поняла: пора вмешаться.
— Тимир Иванович, я тоже не понимаю… Тема творческая, я читала сочинения шестого «А», у них очень хорошо получилось. Вот и Аласов читал…
В учительской появился Сергей, раздеваясь, он отряхивал иней с шапки.
— Вот как? — удивился завуч. — Вы тоже, Сергей Эргисович, считаете, что уместно заставлять детей писать сочинения про волшебников? Это в то время, как от нас требуют укреплять материалистические воззрения?
— По-моему, материализму здесь ничего не угрожает, — пожал плечами Аласов. — Даже наоборот…
— Гм… гм… И вы действительно после уроков сообща изучаете школьные сочинения?
— А что, разве это плохо? — спросил Аласов.
Завуч постучал в дощатую перегородку. Директор сейчас же явился, по обыкновению, с трубкой в зубах.
— Вот, пожалуйста, Фёдор Баглаевич. Некий новоявленный методический центр в нашей школе вынес решение, целиком игнорирующее нас с тобой.
Историю с «волшебниками» в изложении завуча Кубаров выслушал терпеливо, время от времени поглядывая то на одного учителя, то на другого: «Вот как! Скажи, пожалуйста». Приговор его был миролюбив, но категоричен:
— Друзья мои, не надо горячиться. Саргылана Тарасовна заменит тему — и спорить тут нечего. На её месте я бы ещё поблагодарил Тимира Ивановича за добрый совет. Ха! «Если бы я был волшебником»! А то можно и поближе к Якутии — «Если бы я был шаманом»?!
В этом месте своей речи Фёдор Баглаевич так пыхнул трубкой, что скрылся в облаке дыма.
В коридоре зазвенел звонок.
В тот же день, после уроков, задержав Саргылану «на минуточку», Фёдор Баглаевич вынес из своего закута толстую прошнурованную книгу:
— Саргылана Тарасовна, вот тут… прочитать и расписаться.
Майя, поджидая подругу в сторонке, видела, как девушка отложила портфель и хотела уже расписаться, но остановилась.
— Расписывайтесь, расписывайтесь… Это ведь формы ради. Тут вот написано. «Ознакомилась». Только в том смысле, что ознакомилась.
Закусив губу, Саргылана черкнула на раскрытой странице. Фёдор Баглаевич вздохнул облегчённо.
— Саргылана! Фёдор Баглаевич! Погодите же… — только и успела крикнуть Майя. — Фёдор Баглаевич, за что расписывается Кустурова? Что это всё значит?
Фёдор Баглаевич, зажав книгу под мышкой, вместо ответа достал из кармана трубку и коробочку с табаком, прицелившись, вынул из табака несколько крупных будылок, аккуратно сложил их на столе, забил нужный заряд в трубку, уплотнил его большим пальцем, зажёг, с напряжением втягивая щёки, пыхнул несколько раз и только потом ответил:
— Э, пустяк, Майечка! Мелочи жизни…
— А всё-таки? Я хочу взглянуть на запись.
— Пожалуйста, — разрешил директор, правда, без всякого энтузиазма. — Вот, прошу. Мне от учителей скрывать нечего.
В книге приказов было сказано, что учительнице С.Т. Кустуровой директор ставит на вид «за недопустимое… некритическое… неуместное…».
Майя вспыхнула от негодования.
— Это несправедливый приказ! Разве можно накладывать взыскание на молодого учителя, который только-только нащупывает дорогу? Так нельзя, Фёдор Баглаевич! — Майя просительно дотронулась до рукава старика. — Я вас очень прошу, отмените этот приказ!
— Отменить уже подписанный приказ? Зря ты, Майя Ивановна, шум поднимаешь!
— Нет, Фёдор Баглаевич, я буду шуметь! Ещё громче буду шуметь! Завтра у нас педсовет…
— Вот ты нам всем и докажешь! — подхватил Фёдор Баглаевич. — Постарайся, Майечка, молодцом будешь. Думаешь, мне самому приятно? Но как оставить выходку без внимания! Ты бы, Майя, лучше разъяснила толком молодой своей подруге… И вообще, нечего тут убиваться, подумаешь, великое дело — на вид! Скажу вам, что я, например, за свой век их столько, этих самых выговоров и предупреждений, нахватал! Однако хожу жив-здоров, табак курю…
С этими словами, удовлетворённый своей справедливостью и принципиальностью, Фёдор Баглаевич, не торопясь, удалился за перегородку.
Майя представила себе во всех подробностях эту сцену и опять, как тогда, задохнулась от негодования: как они посмели! Обидеть Саргылану, мою девочку…
Она сидела в пустой учительской — после уроков не пошла домой, решила дождаться начала педсовета. Уж она выскажет им всё! И тут же усмехнулась сама себе: ишь ты, воительница!
До сих пор был у неё сокровенный, от всех отгороженный мир: память о Сене. Пусть вокруг любые бури, но в этот мир не долетит и пылинки от них, здесь воздух чист, закаты печально-спокойны. Так было всегда. А теперь? Почему-то вздумалось тебе праздновать Октябрьские, назвала гостей. Помчалась на танцы с Аласовым, а потом ревела до утра. Накинулась на директора, истерику ему закатила. А в лыжном походе? Экая впечатлительность! Уже сколько раз говорено: не лезь, куда тебя не просят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109