Тоскин сгрёб их в одну кучу, освободив место для Трофима.
— Садись!
— А где Даша? — недоумённо оглядывая комнату, спросил Оготоев.
Тоскин не торопясь собирал со стола грязную посуду и, казалось, весь был поглощён этим занятием.
— Где Даша? — повторил Оготоев. — Куда она уехала? Отдыхать?
— Нет.
— А ребята где?
Тоскин не ответил.
— Да объясни ты толком! Секретное задание выполнять отправилась, что ли? — вспылил Оготоев.
Тоскин вдруг резко повернулся к нему:
— Ушла! Развелись! — И, пересиливая себя, заговорил зло, скороговоркой: — Это ни для кого уже не новость. Зачем притворяешься, что не знаешь?
— Ушла?!
Оготоев от удивления опустился на диван. Он знал, что Кирик освобождён от должности председателя райсовета. Но это… Нет, не может быть! Видя Тоскиных, всякий понимал: счастливы, любят друг друга — это у них прямо-таки на лицах написано. Двое детей… Неужели пошутил? Нет, таким делом не шутят! Как же это так?
А Тоскин, поняв, что его приятель не притворяется, сел рядом на стул и, понурив голову, проговорил еле слышно:
— Развелись…
— Когда — после того, как освободили тебя от председательской должности, да?
— Нет, до этого… За полгода до этого.
— А почему расстались?
Тоскин зажмурил глаза, потёр веки, помолчал минуту, потом решительно хлопнул ладонями по коленям и поднялся.
— Ты ведь только что приехал. Проголодался?
— Подожди, подожди…
Но Тоскин не стал ждать, протянул ему несколько номеров «Огонька» и вышел на кухню.
«Почему?» — Оготоев вдруг понял глупость своего вопроса. Как ответить несколькими словами на такой вопрос? Да и вообще, можно ли передать в словах всё то, что чувствует сердце?
Оготоев положил журналы на диван, медленно встал и заходил взад-вперёд по комнате. Стены её прятались в полумгле — горела лишь настольная лампа. Он заглянул в открытую дверь спальни. И в комнате, и в спальне добротная новая полированная мебель. Шкафы, кровати, тумбочки — всё на своих местах. Оготоев видел, как рушатся семьи: если из дома уходил муж, то все вещи оставались на своих местах, если уходила жена, то обязательно хоть не всю, но большую часть мебели забирала с собой… А здесь что-то не так… Или Даша не хотела раздела, или Кирик не разрешил трогать вещи. Странно… Не мог же Кирик так поступить с женой и детьми?
В полутёмной спальне над кроватью на стене бледнеет едва различимая фотокарточка без рамки. Оготоев с удивлением заметил, что она прикреплена очень низко. Лёжа, можно дотянуться до неё головой. «Фотография детей», — подумал Оготоев.
Оготоев достал папиросу, зажёг спичку, но, прежде чем прикурить, вгляделся в фотографию. «Бай, это же Даша! Совсем молоденькая. Да, да, в свои студенческие годы Даша выглядела именно так».
…Хозяин приготовил ужин. В кастрюле разогрел мясо, толстыми ломтями нарезал хлеб, поставил початую бутылку водки.
— Не осуди. Больше угостить нечем. Повар я никудышный, да и не охота для одного себя готовить. Готовишь, ешь, пьёшь, моешь посуду… потом снова готовь, ешь, пей — тоска смертная. Позапрошлой ночью с рыбаками невод ставил, попалось немало карасей. А я свою долю отдал старушке соседке, не хотелось возиться, чистить их.
— Не прибедняйся. На столе всего достаточно.
Ели молча.
Только сейчас Трофим разглядел, как изменился, постарел Тоскин. Ел он мало, положил на свою тарелку маленький кусочек мяса, да и то лишь едва к нему притронулся. Опустив голову, он осторожно потягивал губами горячий чёрный чай без молока. Посидев так некоторое время, он наконец вспомнил о бутылке:
— Ну, выпьем, что ли, за встречу?
Хозяин достал из серванта две рюмки. Одну, наполнив, поставил перед Оготоевым. Хотел было наполнить и вторую рюмку, но передумал и принёс с кухни тонкий стеклянный стакан.
Оготоев раздумывал, что бы сказать — ничего подходящего не приходило в голову.
— Давай… — сказал Тоскин. И осушил в один дых стакан. Приходя в себя, потянулся за куском хлеба и подвинул бутылку поближе к гостю.
— Если хочешь, сам себе наливай. Я всё — кончил. С рыбаками выпил, голова до сих пор трещит. Раньше не знал, как напиваются, как болеют с похмелья.
— И мне незачем пить, да ещё одному…
Оготоев уже согрелся, снял пиджак, повесил его на спинку стула. Помешивая в стакане остывший чай, он повернулся к хозяину, всем своим видом говоря: «Ну, я готов. Слушаю».
А Тоскин, не обращая внимания на гостя, сидел задумавшись.
Оготоев, пытаясь отвлечь Тоскина от грустных мыслей, с шумом помешивал ложкой в стакане. Хозяин и на это не обратил никакого внимания.
Некоторое время сидели молча.
— Вот так… — тяжело вздохнул Тоскин.
— А что «вот так»?
— Всё.
— А что «всё»? Сижу вот и ничего не понимаю.
— Да и не поймёшь, наверно.
Тоскина заблестели глаза, он подпёр ладонью подбородок и заговорил, зло улыбаясь:
— До поры до времени я и сам не понимал. Ты спросил, почему ушла Даша? Может быть, я резко тебе ответил: думал, что ты уже обо всём знаешь. Извини…
— Ну, что ты… — Оготоев махнул рукой.
— Правильно спрашиваешь. Семья не может развалиться без причины. Должна быть причина: ревность, ссоры или ещё что. Так вот, у нас не было ни ревности, ни ссор. За нашу немалую совместную жизнь я ни разу пальцем Дашу не тронул. И никто не назовёт меня пьяницей. Трофим Васильевич, ты ей вроде старшего брата, так скажи мне, почему ушла Даша от меня? Бросив отца своих детей, покинув родной очаг, почему одним махом перечеркнула пятнадцать лет семейной жизни?
— Не понимаю, Кирик…
— Что я — распутный мужик или хулиган, чтоб жена вот так бросила и ушла?
— А ты успокойся, Кирик. Чего ты кричишь на меня, как будто я тебя бросил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19