Второго повесили - он сказал, будто видел, как какойто чиновник что-то украл, а третьего за то, что тот сказал, будто видел, как расстреливали его брата. Сестру же расстреляли за то, что она что-то сказала, - а что именно она сказала, этого нельзя было даже узнать, настолько было опасно выяснить. Вот почему - так допрашиваемый заявил офицеру - он и сделал вывод, что говорить опасно. Все это он рассказывал совершенно спокойно, но напоследок, вспомнив обо всех этих безобразиях, он пришел в ярость и добавил кое-что еще, так что им пришлось его расстрелять. Не исключено, что это произошло в Г.
Калле. Все говорят, что здешний народ очень молчаливый. Молчаливость считается как бы его национальной особенностью. Поскольку население здесь смешанное, двуязычное, можно, следовательно, сказать: этот народ молчит на двух языках.
Циффель. Да, так можно сказать. Только шепотом.
Прежде чем закрыть заседание, Калле внес деловое предложение. За время своих рейдов он установил, что город сильно страдает от клопов. Как ни странно, во всем городе не было фирмы по борьбе с клопами. С небольшим начальным капиталом можно было бы такую фирму основать. Циффель обещал подумать над этим вопросом. Он несколько усомнился в том, что жителей города можно будет легко подвигнуть на какие-либо акции против паразитов. Слишком много у них самообладания. И, не придя ни к какому решению, они разошлись каждый в
свою сторону.
14
Перевод Н. Штынкина и П. Глазовой.
О демократии. О своеобразии слова "народ". Об отсутствии свободы при
коммунизме. О страхе перед хаосом и перед мышлением
Когда они снова встретились, Калле предложил пойти в другое заведение. Он считал, что в ресторане-автомате - всего десять минут ходьбы - кофе вкусней. Толстяк сидел с кислым видом и, видимо, ничего не ждал от перемены
места. Поэтому они остались.
Циффель. Когда людей всего-навсего двое, им трудно осуществить демократию. Вот если бы мы приравняли каждый фунт веса одному голосу, то при такой избирательной системе преимущество было бы на моей стороне. Тогда все было бы оправдано - я хозяин моего зада, и есть все основания предполагать, что он будет голосовать за меня,
Калле. Внешность у вас в общем-то демократическая, мне кажется, что это нужно отнести за счет вашей полноты, она уже сама по себе говорит о покладистом характере. Демократический означает как бы дружеский, разумеется, если демократические склонности проявляет человек порядочный, а не какой-нибудь голоштанник, с чьей стороны поползновение на демократизм было бы равноценно бесстыдству. Один знакомый кельнер жаловался мне на богатого торговца пшеницей, никогда не дававшего приличных чаевых. Торговец считал, что, будучи настоящим демократом - а именно так он себя во всеуслышание отрекомендовал другому посетителю, - он не хочет унижать кельнера. "Я ведь не позволю никому дать мне на чай, - добавил торговец, почему же я должен считать, что кельнер хуже меня?"
Циффель. Я не думаю, что демократичность можно трактовать как свойство человеческого характера.
Калле. А почему бы и нет? Я, например, нахожу, что сытые собаки имеют вид более демократичный, чем голодные. Я убежден, что внешний вид имеет первостепенное значение, и даже больше того - в нем вся суть. Возьмите Финляндию. Фасад у нее вполне демократический; а если вам плевать на фасад и вы уберете его, что останется? Что угодно, но не демократия.
Циффель. Мне кажется, что нам следует все-таки пойти в ваш ресторан-автомат. (Охая, встал и потянулся за своим пальто.)
Калле (остановил его). Будьте же тверды, слабость - недостаток всех демократий. Вы же не станете оспаривать меня, если я скажу, что Германия, до того как у нее стал фашистский вид, имела вид абсолютно демократический. Побежденные генералы разрешили трактирщику Эберту проложить прямой провод в главную ставку, чтобы он мог докладывать по телефону о народных волнениях. Высшие должностные лица и судьи высоких рангов совещались с ним, как будто иначе и быть не могло; а если кто-либо из них иногда зажимал нос, это служило верным доказательством того, что они уже не могут идти куда хотели бы, а должны идти именно к трактирщику Эберту, чтобы не лишиться должностей и пенсий. Я слышал, как-то раз один из рурских промышленников, известный своими пангерманскими настроениями, попытался воспротивиться этому. Тогда трактирщик твердо, но вежливо попросил его сесть на стул, двум социал-демократам велел поднять себя повыше и победоносно уперся промышленнику пяткой в затылок. Господа поняли, что без народного движения дело не пойдет. И тогда две-три удачные операции привели к цели. Сперва они путем инфляции устроили кровопускание мелкой буржуазии, да так, что она вконец разорилась. А тарифно-таможенная политика в интересах прусских юнкеров разорила крестьян. Выкачав из иностранных банков миллиарды, хозяева заводов подняли на такую высоту рационализацию производства, что оно смогло обходиться гораздо меньшим количеством людей, чем прежде. В результате большая часть профессиональных рабочих превратилась в профессиональных нищих. Затем из разоренной мелкой буржуазии, разоренных крестьян и рабочих было организовано национал-социалистское народное движение, с помощью которого так удобно было развязать новую мировую войну. Все эти события развивались, не нарушая порядка внутри страны. Порядок обеспечивала вновь созданная армия наемников, которую союзники с самого начала разрешили навербовать для борьбы против внутреннего врага.
Циффель. И все же это была демократия, хотя демократы были слишком благодушны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31