А вот собачонке тетушка не понравилась - и она лаяла не переставая. Настоящая истеричка. Я зашел к тетушке через неделю - собачонка все лаяла, замолкала, лишь пока уписывала бифштекс. Я предложил: давайте отдадим ее усыпить, но тетушка не соглашалась и взирала на собачонку с обожанием. Дальше - хуже, эта тварь стала еще истеричней. Вообще-то в доме она вела себя прилично, как полагается воспитанной собаке, но тявкала непрерывно, заберется на свой любимый стул - и хоть уши затыкай, и тетушка не выдержала. Она откопала где-то пластинку с гитлеровскими речами, и словоизвержения этого маньяка заставили собачонку замолчать - она заслушалась, поистине впала в транс. И с тех пор, как только собачонка заливается лаем, тетушка ставит эту пластинку и собачонка восхищенно умолкает. Я, конечно, так никогда и не узнаю, где она раздобыла пластинку, но ее изобретательность меня восхищает.
Пока он рассказывал, девушка не сводила с него глаз, и они раскрывались все шире и шире, но вот он кончил, и она потянулась за своей кружкой пива, а Блэскин загоготал и так двинул локтем, что опрокинул рюмку с коньяком.
- Вот дерьмо! Никогда тебе этого не прощу,- сказал он девушке, вытирая рукав куртки.
- Разрешите вас угостить, мистер Блэскин,- вмешался я и заказал: - Двойной коньяк и кружку горького. С вашего позволения, я большой поклонник ваших книг. Прочел все до одной. Они, можно сказать, не дали мне сойти с ума. Я жил в городе Ноттингеме, а прочел ваши книги - и решил: надо оттуда удирать, особенно эта миро-вая книга про человека, который жил себе поживал и вдруг стал писателем. Здорово это. И я кой в чем чувствовал - ну совсем как он. Даже сказать не могу, как меня подбодрила эта книга.
Он эдак привычно протянул мне руку, чтоб я мог ее пожать, и сказал: ему очень приятно, что его труд не оставляет равнодушными
таких людей, как я. А я вовсю расхваливал его книги, хотя, по правде сказать, читал только одну, верней, пытался читать, но на середине бросил и подарил Клодин на день рождения, она тогда сразу поняла: я не чета другим ее кавалерам, они-то никогда не дарили ей книг. Она прочитала книжку до самого конца и пришла от нее в восторг.
Я сказал Блэскину, что видел его в обжорке на магистрали А-1, да не посмел заговорить, и он вспомнил эту обжорку: он останавливался там на обратном пути из Шеффилда, куда ездил читать лекцию про современный роман и его место в современном обществе, Он тогда как поел в той обжорке, так и заболел дизентерией, пришлось неделю просидеть дома.
- Еще чудо, что вы не подцепили там чего похуже,- сказал я.- В этих придорожных обжорках теперь черт знает чем кормят.
И он сказал, насколько приятней путешествовать на машине по Франции, а я сказал, что еще не имел этого удовольствия. Он представил меня своей девушке, сейчас он не больно обращал на нее внимание, а все потому, что уж очень она его боготворила, даже не в силах была расхваливать, как я. Звали ее Пирл Харби, и на меня она тоже глядела во все глаза. Он не объяснил, кто она и чем занимается, но отпил еще коньяку и пожелал узнать, чем занимаюсь в Лондоне я.
- Я шофер,- сказал я,- верней, был шофером. А нынче вечером отказался от места. Я служил у одного туза, везу его сегодня, а он больно спешил вернуться в Лондон, ну -• и велел мне превысить скорость, да еще в очень людном квартале. Я подумал, это опасно: как раз кончились уроки, ребятня расходилась по домам. Мы здорово с ним поспорили, и, когда приехали, я сказал, я больше не желаю у него работать.
Блэскин рассмеялся.
- Вы дерзки и молоды, не то нашли бы другой выход. Ну, а кем еще вы работали?
- Агентом по продаже недвижимости, конторским служащим, вышибалой в стриптизе, механиком в гараже - и это еще не все. Кем я только не работал.
- Вы умеете печатать на машинке, дорогая? - спросил он Пирл Харби.
- Нет, мистер Блэскин. Он обернулся ко мне.
- А вы?
- Умею.
- Быстро?
- С любой скоростью.
Он заказал всем нам еще выпивку.
- Мне надо перепечатать мой роман. Секретарша меня бросила - я, видите ли, вел себя по-хамски: сегодня утром, когда она принесла мне завтрак, попытался затащить ее в постель. Жена ушла от меня на прошлой неделе, значит она тоже печатать не станет, а издатель торопит и наседает. Когда вы можете начать?
Ответ мог быть только один:
- Хоть сейчас.
Это ему понравилось - такое всегда всем нравится, потом он спросил, где я живу, и я сказал: живу, где стою.
- Вот везучий ублюдок,- весело сказал он. Я враз озлился.
- Я вам покажу ублюдка, никому еще не спускал,- сказал я, сжал пивную кружку и хотел раскроить ему башку.
Он засмеялся.
- Ну, пусть я буду первый. Давайте радоваться и веселиться. Терпеть не могу серьезных людей. Они кидаются в политику и все гробят.
Он вдруг одной рукой обхватил Пирл Харби, крепко прижал ее к себе и смачно поцеловал. Теперь уже не с руки было стукнуть кружкой по его лысине, пришлось ждать, когда он выпрямится, а к тому времени было уже слишком поздно. Гнев мой остыл, и впервые в жизни я подумал: не все ли равно, черт возьми, ну, назвали ублюдком, велика важность! Ведь это так, смеха ради, а правды им все равно не узнать.
Почти все посетители стали проталкиваться к лестнице.
- Мы идем слушать стихи,- сказал Джилберт Блэскин.- Пошли с нами. Вероятно, будет драка… Когда собираются поэты, всего можно ждать.
Я опрокинул в глотку остатки пива и тоже стал проталкиваться вперед, прокладывая путь чемоданом. Девушке, которая двигалась передо мной, это пришлось не по вкусу, она обожгла меня холодным огнем своих голубых глаз и сердито фыркнула. Я только и мог что улыбнуться, но тут обернулся ее дружок, решил, видно, я с ней заигрываю, и я состроил постную рожу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127