— А как хорошо учится…
Эта девушка не обратила на Месропа никакого внимания и очень замечательно сделала. Глядя только на мальчика, эта девушка сказала:
— Если два года подожду, возьмёшь меня замуж?
Мальчику до смерти хотелось сдержать себя, но вроде бы он так и не сумел этого сделать.
— Не бойся, парень, скажи «да», — прохрипел дед Месроп.
Он оставался сидеть на лошади. «Не твоё дело», — сказал ему мальчик.
— Если буду знать, что подождёшь, больно не сделаю, — сказала эта женщина, и если это была шутка, то никто ещё в жизни не шутил так по-всамделишному, и никто ещё не пленял мальчика своим чистым голосом, своим белым халатом, своим крепким здоровьем.
— Не будешь колоть? — посмотрел на неё и прошептал мальчик.
Эта женщина обняла мальчика, прижала его голову к груди, и никогда ещё мальчик не казался себе таким маленьким, а потом она, как бы между прочим, оставила его где-то у себя под мышкой, взялась за седло и оказалась на лошади.
— А теперь беги следом, смотри, как она будет колоть, — донёсся голос деда Месропа.
— Дай сюда прут, — сказала эта женщина, и мальчик протянул ей свой прут.
— Не веришь, значит, что укол сделаю, — сказала эта женщина, но мальчик не ответил ей ни вслух, ни мысленно. — Не верит, что укол сделаю, — сказала эта женщина.
Кто-то шёл через сад, какой-то мужчина в больших тёмных очках, и, кто бы он ни был, он не был хорошим, этот мужчина. Он приблизился к ним, поставил длинную ногу на старую каменную изгородь, завязал шнурок на ботинке и сказал:
— Не сделаешь укол, — и посмотрел на мальчика и на Месропа.
— День добрый, — сказал Месроп.
— Этот для брата ведёт лошадь на станцию, — сказал подошедший мужчина, — а ты что везёшь, Назаров?
— Ты доктор? — спросил дядюшка Месроп.
Мужчина не ответил, доктор он или не доктор, он опустил ладонь на мешок Месропа, и ладонь эта была широкая, он мог этой ладонью прикрыть лицо ребёнка от лба до подбородка, он положил ладонь на мешок и сказал:
— Шашлык будем есть.
В самом деле, пахло шашлыком.
— Пожалуйста, — сказал Месроп, — когда угодно, я твой слуга.
— Не когда угодно, — сказал этот мужчина, — прямо сейчас.
Он взял деда Месропа за колено и зашагал рядом с лошадью.
— Ребёнка в армию берут, — сказал дед Месроп.
— Значит, мы одного Дошояна не стоим.
— Почему, айта, — сказал дед Месроп. — Что ж, у нас сознательности нет, что ли, не понимаем, что ли.
— Говоришь так, а не доказываешь, — сказал мужчина. — Бездоказательно говоришь.
— Но почему же, ты разве когда-нибудь намекнул мне, чтобы я на деле всё доказал?
— А Дошоян намекал, Назаров Месроп?
— Не намекал, но ребёнка в армию забирают.
— И что же нам — ждать, пока вы на операцию слепой кишки придёте, схватившись за живот?
— Лично у меня слепая кишка удалена, — сказал дед Месроп.
— «Лично у меня»… В Якутии резали тебя?
— И в самом деле в Якутии, — засмеялся дед Месроп.
— Ты из Цмакута, у цмакутцев небось две слепые кишки, вторая — про запас.
— Это сколько же этих кишок у людей бывает, доктор? — сказал дед Месроп.
— У людей? А вы разве люди?
— Ну что же ты так, доктор, — остановил лошадь дед Месроп. — Хочешь, прямо сейчас тебе шашлык изготовлю?
— А что же, мы будем ваши аппендиксы удалять, а вы Дошояна шашлыком угощать — через нашу голову?
Мальчик никогда бы не смог так удачно и быстро находить ответы. Этот человек то нравился мальчику, то не нравился, потом снова нравился. Широкие колени, их светлый блеск и этот тёплый свет глаз были предназначены этому человеку, а гибкий, высокий его рост был предназначен для этой женщины, и это было счастье. И старый сад, и то, что после купанья эта женщина натянула на себя только халат. А то, что этот человек якобы хотел от деда Месропа, вовсе ему и не нужно было, но только не стоило, не нужно было повторять всё время «кишка, кишка». И то, что он мог шутя забрать у Месропа мешок, а Дошоян в шамутовских горах ничего не скажет, молча проглотит слюну и, засопев, криво улыбнётся, и ещё у мальчика немножечко болела голова оттого, что если они были мужем и женой, то как же они были такими прекрасными оба, а если они и не были мужем и женой, то как же они были настолько друг для друга?
— Ты не Дошоян, но, пожалуйста, прошу тебя. — Этот человек потянул за собой лошадь Месропа, перешагнул каменную изгородь и дёрнул поводья. — Во времена царя Николая ваш сад, кажется, был — милости просим.
Со старого абрикосового дерева свисала туша овцы, пахло шашлыком, под деревом стояла светлая машина с красным крестом. Какая-то женщина, опустившись на колени, хозяйничала за самодельной скатертью, она подняла голову и смотрела на них. «Пожалуйста, пожалуйста», — послышался мужской голос, но человека, кто это сказал, не было видно. Кобыла Месропа переступала ногами возле изгороди и сердилась, с абрикосового дерева свисала туша овцы, какой-то мужчина в белой майке поднял руку и звал их, кобыла не хотела перепрыгивать через изгородь, а дед Месроп хотел заставить её прыгнуть и подтягивал поводья, приближал кобылу к каменной изгороди, которая не была высока, но кобыла по-прежнему топталась на месте. Потом она всё-таки прыгнула, а врач сказал в это время: «Якутия!» Задние ноги лошади были тонкие и нервные и задели каменную изгородь. С изгороди упало несколько камней.
В руках у деда Месропа был стакан, он сидел на лошади и со стаканом в руках говорил что-то, а его слушал мужчина в белой майке. Женщина в халате подошла к светлой машине, раскрыла дверцу. Она забралась в машину, и её длинная нога на секунду замерла и была голая, гудели телеграфные провода, потом она захлопнула за собой дверцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67