Люди теперь стали слишком щепетильны. Я полагаю, что всякий старик становится карикатурой. Можно помереть от смеха.– Или от грусти.– От грусти? Почему? Не говорит ли в тебе боязнь включиться в эту гонку?– Пожалуй, ты прав.– В грандиозную процессию масок.– Каждый загодя готовит себе маскарадный костюм, – сказал Видаль.– Который не всегда ему к лицу, – подхватил Джими, воодушевленный шутливым сотворчеством друга. – Бывает похож на одежду, взятую напрокат. Слишком широк, болтается. Зрелище комическое.– Ужасное, че. Сплошное унижение. Человек сознательно идет на позор, как отъявленный бесстыдник.– На то, чтобы внушать отвращение. Вроде слизняка – весь дрожит и пускает слюни. Вот уж не думал, что Рей до этого дойдет. За кассой он такой величавый, а оказывается, таил от нас в душе черную бездну…– Ну, не так уж все страшно.– Хочешь, скажу тебе что-то еще более нелепое? Он, наверно, обцеловывал ее с такой же жадностью, с какой щупает сыр и арахис!Видаль, не подумав, брякнул:– Или с какой ты лапаешь Летисию.И тут же сам ужаснулся. Он хотел заступиться за Рея, а не оскорбить Джими.Не оскорбил. Джими ответил на его реплику веселым хохотом.– Ага, ты видел меня с тротуара? Мне показалось, что это ты, но некогда было присматриваться. Не мог же я допустить, чтобы эта дуреха опять от меня ускользнула. Я держусь того мнения, что нельзя упускать случай. А ты?– Разные бывают случаи.– А то потом изведут сожаления.– С твоей подружкой этого нечего бояться, че.– А что в ней особенного, в моей подружке, как ты выражаешься? По сути все женщины одинаковы, а такие, как она, не доставляют, как говорится, ни малейших хлопот.– Согласен, че, но извини, она не блещет красотой.– А я думаю о другой. Главное, чтобы хоть какая-нибудь тебе нравилась. Если же, сколько ни ломай голову, не вспомнишь ни одной, чтоб тебе нравилась, тогда бей тревогу всерьез, значит, ты стал стар.Вот так всегда. Думаешь, что его побил, и сам не замечаешь, как уже слушаешь его назидания. Нет, Джими непобедим.– Тебя голыми руками не возьмешь, – заметил Видаль.Он произнес эту фразу с дружеским восхищением. Ему казалось, что среди стольких павших духом Джими – некий неколебимый столп мира. По крайней мере, мира Видаля и его друзей.Солнце перестало греть, и они отправились домой. Внезапно Джими уставился на такси, медленно ехавшее по улице Каннинг.– Ты что, хочешь его остановить?Такси затормозило на середине квартала.– С чего это ты подумал? Я только наблюдаю, ничего больше. Наши времена не для сонных тетерь. Держу пари, ты не заметил, что рядом с водителем сидит полицейский.Они пересекли улицу и подошли к машине. Там, внутри, сидела и плакала старуха.– Что тут могло случиться? – удивился Видаль.– Лучше не вмешиваться.– Вот несчастная женщина.– И безобразная. Нет, нет, я на нее не смотрю, не беспокойся. Такую встретить – не к добру.– Ну, я пошел, – сказал Видаль.– Сегодня вечером играем у Рея, – предупредил Джими.«Джими прав, – подумал Видаль. – Не надо было смотреть на эту старуху. Я и так знаю, что жизнь завершается отчаянием». 16 Еще не дойдя до улицы Сальгеро, он встретил сына.– Как удачно, – сказал Видаль.– Не знаю, очень ли удачно. По-моему, ты не слишком разбираешься в том, что происходит.Видаль подумал, что барьер между поколениями непреодолим. Потом сам себя опроверг: «Да нет никакого барьера». Во всем виновата докторша-психолог, девица, которая была для его мальчика духовником и оракулом; а если не она, так Фаррелл и его «Молодые турки». По правде сказать, он уже примирился с тем, что не понимает всю эту галиматью, которую слышит ежечасно.– Как прошла игра? – спросил он, чтобы переменить тему.– И не спрашивай. Настрой у команды хуже некуда. Не зря Кроста мне говорил: дисциплина – это миф. Парни теперь ударились в экономику – им бы только деньги, да побольше. Всю неделю пьянка и бабы, накануне игры прибегают впопыхах на стадион, тренируются до упаду, а когда наступает состязание, играют как сомнамбулы. А потом люди удивляются, почему это наш большой национальный футбол превратился в тень того, что был прежде.– Не потому ли, что старые игроки уже пришли в негодность?– В полную негодность. Что знали в ваши времена о работе в команде и о планировании? Не будешь же ты сравнивать футбол эгоистический, где главенствует индивидуализм и дешевые трюки, с научным планированием игры до последней детали, как теперь требуется.– Инциденты были?– Несколько хулиганских выходок на трибунах, так, пустяки, а в целом все проходило культурно, полный порядок, люди даже скучали.– Послушай, я все забываю тебе сказать. Наш Буян попросил меня, чтобы я у тебя разузнал.– У меня разузнал? Что?– Про вставную челюсть. Он хотел бы узнать, есть ли надежда, что ее вернут ему.– Ты что, хочешь, чтобы я за него заступился? Нет, народ совсем голову потерял. У меня такое сложное положение, и родной отец толкает меня в яму.– Но почему у тебя сложное положение?– Хорош вопросик! Ничего интересней я не слыхал. Чтобы тебя не беспокоить, я хотел ничего тебе не говорить, но знаешь, что мне рассказали?– Нет.– Развозчик овощей и его группа откуда-то узнали, что ты прятался на чердаке. И кажется, они в ярости.Видаль не стал углублять эту тему, чтобы не раздражать сына, а главное, чтобы не спровоцировать его на догматические разглагольствования, которые так вредили их отношениям. Они дошли до улицы Паунеро. Тут Видалю вспомнились слова одной соседки, сказанные, когда Исидорито еще лежал в колыбельке: «Вот бы посмотреть на вас когда-нибудь, как будете вы идти оба рядышком, сияя от гордости!»– Не хочу тебя огорчать, но ты же знаешь, каким назойливым может быть Буян и в какой он силе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50