Я отважился включить и себя в заветный список почтенных обитателей улицы Декана Фунеса, поскольку мадам Цинь косвенным образом подстрекала меня презреть поношения окружающих, вполне, впрочем, заслуженные мною, и время от времени переступать порог их жилища. Однако не скажу, чтобы такая необъяснимая снисходительность нашла полную поддержку у Тай Аня, а ведь он днем и ночью учил мадам, наставлял ее в магических науках. Впрочем, мое призрачное счастье не успело достичь ни возраста черепахи, ни возраста жабы. Мадам Цинь всеми силами старалась помочь магу и потому принялась улещать Немировского, дабы счастие последнего было полным, а количество изготовленной им мебели превосходило бы потребности человека, который вдруг захотел бы усесться вокруг нескольких столов разом. Борясь с тоской и брезгливостью, она самоотверженно терпела рядом бородатое лицо, хотя, чтобы облегчить свои муки, старалась принимать его во мраке ночи либо сидела с ним в темном зале кинотеатра «Лориа».
Благодаря ее великодушию и самоотверженности сороконожка коммерческого процветания прочно обосновалась на фабрике. Немировский, вопреки своей завидной скупости, вкладывал в перстни и меха бумажные деньги, от которых кошелек его круглился, как молочный поросенок. И не боясь, что змеиные языки упрекнут его в докучливом однообразии, он делал мадам Цинь все новые и новые подарки – самозабвенно украшая ее руки и шею.
Сеньор Пароди, прежде чем двигаться дальше, я должен дать разъяснение, каким бы тупоумным оно вам ни показалось. Только человек с отрубленной головой может решить, будто эти тяжкие и по большей части вечерние либо ночные труды оттолкнули Тай Аня от его прилежной ученицы. Никоим образом! И все же да будет известно моим уважаемым оппонентам, что дама отнюдь не сидела в доме мага безвылазно, то есть неподвижно, как аксиома. И когда она не имела возможности собственной персоной охранять его покой и прислуживать ему – скажем, их разделяло расстояние в несколько кварталов, – она поручала это дело другому лицу, куда менее достойному – которое я смиренно ношу и которое в сей момент с улыбкой приветствует вас.
Я исполнял деликатную миссию с великим усердием и, чтобы не докучать магу, старался сделать свое присутствие менее заметным; а чтобы не надоесть ему, менял внешность. Порой я повисал на вешалке и не слишком умело тщился слиться в одно целое с собственным шерстяным пальто; в другой раз пытался уподобиться какому-нибудь предмету меблировки и застывал в коридоре на четырех конечностях с вазой на спине. Горько о том говорить, но старой обезьяне не влезть на гнилое дерево; Тай Ань все же по части мебели был докой, так что ему не стоило труда распознать мои уловки, и порой он тычками заставлял меня изображать и другие неодушевленные предметы.
Но Небо куда завистливее человека, который прознал, что один из его соседей заимел костыль сандалового дерева, а другой – мраморный глаз. Потому и не может длиться вечно миг, когда мы понимаем, что сумели оставить кого-то в дураках; и нашему благоденствию пришел конец. В седьмой день октября на нас обрушилось вспыльчивое пламя: оно едва физически не уничтожило Фанг Че и навсегда развеяло наше счастливое сообщество. Правда, пламени не удалось истребить дом, зато оно сожрало немыслимое количество деревянных ламп-ночников. Не стоит слишком усердствовать, копая колодец, сеньор Пароди! Отыскивая воду, легко обезводить свое почтенное тело. Пожар был потушен. Но, увы, потух и мудрый огонь нашего кружка. Мадам Цинь и Тай Ань перебрались на улицу Серрито; Немировский, получив деньги по страховке, открыл на них фабрику потешных огней; и только Фанг Че, невозмутимый и кроткий, как нескончаемый ряд одинаковых чайников, так и остался в своей будке у печальной ивы.
Я не погрешил против тридцати девяти дополнительных признаков истины, когда сказал вам, что пожар был потушен; но лишь водоем, до краев наполненный дождевой водой, помог бы потушить воспоминание о пожаре. В тот день Немировский и маг с самого рассвета делали причудливые лампы из бамбука – и не было им счету, а может и конца. Я, беспристрастно сопоставив ничтожную площадь моего жилища с бурным потоком мебели, вдруг подумал: а не напрасны ли старания мастеров, и всем ли лампам суждено загореться? Увы мне! Еще ночь не подступила к рассвету, как я покаялся в грешных помыслах; да, в четверть двенадцатого все лампы до одной пылали, а вместе с ними и стружки, и деревянная изгородь, кое-как покрашенная в зеленый цвет. Храбрецом называют не того, кто наступил тигру на хвост, а того, кто умеет затаиться в чаще и выждать момент, что с сотворения мира уготован для смертоносного прыжка. Так действовал и я: долго ждал, взобравшись на иву в глубине патио, воображая себя саламандрой, готовой кинуться в огонь по первому же крику мадам Цинь. Верно говорится: лучше видит рыба на крыше, чем орлиная стая на дне морском. Я не столь самонадеян, чтобы назваться рыбой, но и я видел много удручающих сцен и все стерпел, не свалившись вниз, ибо меня поддерживала соблазнительная цель – поведать об увиденном вам, так сказать, с научной достоверностью. Я видел, сколь велики были жажда и голод пламени; видел безмерное горе Немировского, который решил было утолить этот голод данью из стружек и бумаги, прошедшей через печатный станок; я видел церемонную мадам Цинь, которая следила за каждым движением мага, – так счастливый взгляд следит за полетом праздничных петард; видел, наконец, и мага, который, оказав посильную помощь Немировскому, кинулся к будке в дальний угол патио и спас Фанг Че, чье ликованье той ночью все же не было полным, ибо он страдал от сенной лихорадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48