– сказала она твердым голосом.
– Да. И одному небу известно, сколько еще нам придется ждать. Бедняжка Эдвард. Это приводит его в такое уныние! – Затем, достав из кармана миниатюру, она добавила: – Чтобы не оставалось уже никаких сомнений, любезно взгляните на этот портрет. Натурально, он не воздает должного его наружности, но все же, мне кажется, ошибиться, с кого он рисован, нельзя. Я храню его уже более трех лет.
С этими словами она вложила ей в руку миниатюру, и, едва Элинор взглянула на портрет, какие бы сомнения ей еще ни подсказывали опасение поспешить с вынесением приговора или желание поймать Люси на лжи, усомниться, что перед ней лицо Эдварда, она не могла. И тут же возвратила миниатюру, заметив, что сходство схвачено превосходно.
– Мне так и не удалось подарить ему взамен мой портрет,– продолжала Люси.– К большой моей досаде, потому что он так хотел бы его иметь! Но я решила при первом же удобном случае исполнить его просьбу.
– Вы в своем праве,– спокойно ответила Элинор, и несколько шагов они шли в молчании. Первой его нарушила Люси.
– Я знаю,– сказала она,– я могу положиться на то, что вы не проговоритесь. Ведь вы, конечно, понимаете, как для нас важно сохранить этот секрет от его матери. Боюсь, она никогда не даст согласия. У меня нет приданого, а она, полагаю, очень гордая дама.
– Я не искала вашей доверенности, – ответила Элинор,– но вы вполне правы, думая, что можете положиться на мою скромность. Ваша тайна в полной безопасности. Но извините, если я несколько удивлена столь ненужным признанием. Ведь, открывая мне свой секрет, вы понимали, что, во всяком случае, сохранению его это способствовать не может.
При этих словах она пристально поглядела на Люси, надеясь прочесть что-нибудь по ее лицу – ведь большая часть ее признания могла быть ложью! Однако выражение Люси не изменилось.
– Боюсь, вам кажется, что я допустила большую вольность,– сказала она,– открывшись вам. Да, конечно, мы с вами знакомы недолго, то есть лично, но по описанию вы и ваше семейство известны мне довольно давно, и, едва увидев вас, я почувствовала себя с вами, как со старой знакомой. К тому же сейчас я, правда, сочла, что обязана дать вам объяснения после того, как задала такой вопрос про мать Эдварда, тем более что, к несчастью, мне не у кого просить совета. О нас знает только Анна, но на ее суждение совсем нельзя полагаться. И мне от нее больше вреда, чем пользы, ведь я все время боюсь, как бы она меня не выдала. Она совсем не умеет держать язык за зубами, что вы, конечно, заметили, и, право же, когда давеча сэр Джон назвал его имя, я ужас как перепугалась, что она сейчас все и распишет. Даже невообразимо, сколько я душевных мук терплю из-за этого. Дивлюсь, право, что я еще жива после всех страданий, какие переношу ради Эдварда вот уже четыре года. И ничего не известно, и надежды так зыбки, и ведь мы почти не видимся, много-много два раза в год. Право, я даже не понимаю, как у меня еще сердце не разорвалось.
Тут она достала носовой платок, но Элинор не почувствовала к ней особого сострадания.
– Порой,– продолжала Люси, утерев глаза, – я даже думаю, не лучше бы для нас обоих вернуть друг другу слово.– Тут она поглядела прямо в лицо своей собеседницы.– Но у меня недостает решимости. Мне невыносима мысль о том, каким несчастным его сделает одно упоминание о нашем разрыве. Да и я сама... он так мне дорог, что у меня нет сил с ним расстаться. Что бы вы мне посоветовали, мисс Дэшвуд? Как бы вы сами поступили в таком случае?
– Извините меня,– ответила Элинор, которую этот вопрос поверг в изумление,– но в подобных обстоятельствах я никакого совета дать вам не могу. Вы должны положиться на собственное суждение.
– Оно конечно,– продолжала Люси после того, как обе они некоторое время хранили молчание,– его матушка когда-нибудь да должна так или иначе его обеспечить, но бедняжка Эдвард в такой тоске! Он не показался вам унылым, когда гостил у вас в Бартоне? Когда он простился с нами в Лонгстейпле, чтобы отправиться к вам, он был в таком расстройстве, что я боялась, как бы вы не подумали, что он болен.
– Так он приехал к нам от вашего дяди?
– Да-да. Он прогостил у нас две недели. А вы полагали, что он прямо из Лондона?
– Нет,– ответила Элинор, с грустью все более убеждаясь, что Люси не лжет.– Он, помнится, сказал нам, что провел две недели у друзей в окрестностях Плимута.– Вспомнила она и как удивилась тогда, что он больше ничего про этих друзей не сказал и умолчал даже об их имени.
– И вы заметили его уныние? – повторила Люси.
– О да! Особенно в первые дни.
– Я умоляла его побороть себя, опасаясь, как бы вы не заподозрили о причине. Но он впал в такую меланхолию оттого, что не мог провести с нами больше двух недель и видел, как страдаю я. Бедняжка! Боюсь, ему не стало легче: письма его так печальны! Это я получила, когда мы уезжали из Эксетера.– Она достала из кармана письмо и небрежно показала Элинор, кому оно было адресовано.– Полагаю, вы знаете его руку. Почерк у него бесподобный, хотя на этот раз писал он не так хорошо, как обычно. Наверное, устал, потому что исписал весь листок как мог теснее.
Элинор увидела знакомый почерк и уже не могла долее сомневаться. Миниатюра, тешила она себя надеждой, попала к Люси случайно и вовсе не была подарком Эдварда, но если они переписываются, то, значит, они действительно помолвлены – ведь только помолвка дает им подобное право. И на несколько мучительных мгновений она почти утратила власть над собой, сердце ее сжалось, ноги подкашивались, но совладать с волнением было необходимо во что бы то ни стало, и, решительно подавив бурю своих чувств, она почти тотчас сумела возвратить себе спокойствие и сохранить его до конца их беседы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118