Во второй половине дня мы подъехали к хижине на реке Мунге и быстро разгрузили машину. На этот раз мы устроились гораздо проще и, прихватив Лакомку, вскоре выехали на поиски шакалов.
Было очень приятно ехать по старому накатанному следу, но местность вокруг была столь же иссушена и бесплодна, как и только что покинутые равнины Серенгети. Перед нами расстилалась полупустыня, где жалкие остатки пересохшей травы вели явно безнадежную войну с пылью: она взлетала вверх, курилась в воздухе при малейшем ветерке и снова опускалась, толстым ковром покрывая все вокруг. Когда мы наконец подъехали к логову, где прежде жили шакалы с щенками, все было заброшено и безжизненно. Пыльная паутина клочьями болталась у входа в пятую нору. Поблизости валялся скелет гну, на его высохших костях кое-где еще держалась сухая шкура. Развевавшаяся на ветру борода как будто хотела отпугнуть от этих мест все живое, чтобы никто не вытаптывал землю, которая в один прекрасный день покроется травой и привлечет сюда сородичей погибшего гну.
На поиски оставалось часа два — не удивительно, что мы не нашли ни Ясона, ни его семейства, но я все-таки огорчился. На следующее утро я выехал один. Подъехав к месту, где родились когда-то щенки Ясона, я с величайшим облегчением увидел, что там бродят четверо взрослых шакалов. Ни один из них и ухом не повел, завидев машину, — ясно, что это кто-то из семейства Ясона. Собственно говоря, самого Ясона я узнал с первого взгляда, а остальная тройка была помоложе. Но не успел я разобраться, кто тут кто, как подбежал пятый шакал и сунул голову в нору.
Я глазам своим не поверил, когда из норы выкатились пятеро щенят, такие же маленькие, как Руфус и компания, когда я увидел их в первый раз. Малыши начали сосать; я понял, что это Яшма с щенками, и немало удивился, что она снова родила всего через шесть месяцев после того, как перестала кормить предыдущий помет.
Постепенно я определил всех шакалов, проверяя себя по крупным фотографиям, которые сделал перед отъездом из кратера: у каждого шакала усы образуют индивидуальный рисунок. Возле норы были трое взрослых детей — Эмба, Синда и Слиток. Слиток превратился в красивого молодого самца, но Руфус, подбежавший к норе в середине дня, совсем его затмил: ни разу в жизни я не видел такого великолепного шакала. Шерсть оттенка темного золота была испещрена красно-бурыми отметинами, а вокруг шеи топорщился пушистый, густой «воротник».
К концу дня у меня сложилось впечатление, что четверо молодых сейчас относятся друг к другу гораздо лучше, чем четыре месяца назад, когда мы расставались. Руфус не проявлял ни малейшей агрессивности к своим однопометникам — должно быть, он настолько прочно занял подобающее ему место, что уже ни к чему было нагонять на других страх. Синда тоже переменилась — она избавилась от прежней робости и бесстрашно ввязалась в довольно оживленную игру, которую затеяли остальные.
А вот Эмба почти не отходила от новых щенят — казалось, она в них души не чает. Когда они играли у норы, она неустанно наводила на них красоту, и я видел, как она подняла одного из них, ухватив зубами за шкурку, а потом опустила обратно в траву и крепко прижала к земле, положив ему на спину обе передние лапы, а сама тем временем все теребила зубами его короткую шерстку. В другой раз Эмба, заметив, что один щенок никак не может «оправиться» — наверное, у него был легкий запор, — подбежала к нему, ухватила зубами твердый шарик, вытащила его и бросила на землю, а щенок с видимым облегчением заковылял обратно к норе.
Меня очень позабавило, как Слиток стал подбираться к своим крохотным родственникам, тряся головой и приглашая их поиграть. Но щенята были еще слишком малы, совсем на это не реагировали, и Слиток, кажется, никак не мог решить, играть ему с ними или погодить. В конце концов он улегся поблизости и стал созерцать малышей, насторожив уши и склонив голову набок.
А когда я приехал на следующее утро, меня поджидало потрясающее зрелище: метрах в пятнадцати от вчерашней норы я увидел небольшую процессию — Ясон, Яшма и Эмба, а с ними четверо малюсеньких ковыляющих щенят! Они решительно направлялись к новой норе, до которой оставалось еще добрых десять метров. Я даже представить себе не мог, чтобы такие крохотные щенки могли передвигаться самостоятельно — они еще так плохо держались на лапках, то и дело теряли равновесие, наткнувшись на какую-нибудь сухую былинку. Два раза, когда я подводил машину слишком близко, Яшма захватывала пастью шею щенка, словно собираясь нести, но, когда я останавливал машину, она успокаивалась и предоставляла ему ковылять вперевалочку на собственных ногах. Все достигли норы без потерь и приключений, и щенята, путаясь в своих и чужих лапах, забрались в новый дом. Через час, когда они снова вылезли наружу, я опять насчитал только четырех. Может быть, пятый щенок остался в старой норе и его будут переселять немного позже? Но я так и не увидел его, хотя с моей стоянки у новой норы старая была прекрасно видна. Ни Ясон, ни Яшма тоже не подходили к той норе.
На следующий день возле норы ползали только трое маленьких щенят, и я почувствовал, что дело неладно. А когда поутру я увидел, что у входа в нору сидят двое малышей, я встревожился не на шутку. Мне даже показалось, что они какие-то вялые. Я был подавлен и расстроен, хотя все еще надеялся — не веря самому себе, что остальные трое должны быть в старой норе.
Наутро я подъехал к норе, когда солнце как раз выглянуло из-за гребня, ограждающего кратер. Золотисто-оранжевое сияние высветило предрассветный туман, расстилавшийся низко-низко над землей, — ночью прошел дождь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75