Беспомощная, растерявшаяся, раздавленная внезапным чувством горя и страха, она опустила голову на колени и закрыла лицо. Слезы облегчили ее. Она забыла о Келсе и о той роли, которую решила играть. Но едва лишь его рука грубо коснулась ее, как она уже снова овладела собой.
— Эй! Никак вы плачете? — сурово спросил он.
— А вы думали, смеюсь? — ответила Жанна, поднимая к нему свои полные слез глаза.
— Сейчас же перестаньте.
— Я не… не могу иначе… я… должна немного поплакать. Я вспомнила свой дом, людей, заменявших мне отца и мать с самого раннего моего детства. Я плакала… не о себе. Они там будут очень несчастливы. Меня очень любили…
— Ваши слезы все равно ни чему не помогут.
Тут Жанна встала; вся ее искренность и непосредственность исчезли. То была снова женщина, задумавшая глубокую и хитрую игру.
Близко склонившись к нему, она прошептала:
— Любили ли вы когда-нибудь? Была ли у вас сестра, такая же девушка, как я?
Ни слова не сказав, Келс большими шагами удалился в темноту.
Жанна осталась одна. Она не знала, верно ли она истолковывает сейчас его настроение. Однако она все же надеялась, что ее слова разожгут в его сердце последнюю искорку доброты и сострадания. Лишь бы ей удалось скрыть от него свой страх, свое отвращение к нему и его планам!
Боясь темноты, она развела яркий огонь. Воздух заметно посвежел. Сделав себе из седла и одеяла удобное сиденье, она примостилась в полулежачем положении и принялась поджидать Келса. Вскоре в траве раздались шаги, и он вышел из темноты с вязанкой дров на плече.
— Ну как, справились вы со своим горем? — спросил он, подойдя к ней.
— Да!
Нагнувшись к ярко пылавшему в темноте углю, он зажег свою трубку и тоже сел поближе к огню. Освещенный красным светом пламени, он выглядел менее грозным, жестоким и порочным. Он начал расспрашивать Жанну, где она родилась, и, получив ответ на один вопрос, уже имел наготове второй. Так продолжалось до тех пор, пока Жанна не догадалась, что его не столько интересуют ее ответы, сколько ее присутствие, ее голос, ее личность. Она поняла его одиночество и его тоску по звуку человеческого голоса. От своего дяди она слышала, что люди, обреченные жить в глуши из-за работы, заблудившиеся или же скрывающиеся нарочно, по ночам охвачены глубокой грустью и в золе костров нередко склонны увидеть близких и милых сердцу людей. Ведь как-никак, а Келс тоже был человеком.
И Жанна болтала с ним, как никогда еще в своей жизни. Весело и охотно рассказывала она ему о своем детстве и юности, обо всех своих радостях и горестях, вплоть до того момента, как она попала в Кэми Хоудли.
— В Хоудли у вас остался какой-нибудь любовник? — спросил Келс немного помолчав.
— Да.
— И сколько?
— Весь наш лагерь, — ответила она со смехом, — но воздыхателями было гораздо лучше назвать наших славных ребят.
— Так значит избранника еще нет?
— Едва ли, едва ли!
— А как бы вам понравилось, если бы вам пришлось остаться в этом месте, ну, скажем, навсегда?
— Совсем не понравилось бы, — ответила Жанна. — Подобная бивуачная жизнь, правда, не была противна мне, лишь бы только мои домашние знали, что я жива и невредима. Я очень люблю пустынные и красивые уголки. Чувствуешь себя такой далекой от всех, плотно и целиком окруженной скалистыми стенами и мраком. Тихо и чудно. Я обожаю звезды, они точно говорят со мной. А прислушайтесь к ветру в соснах… Слушайте — как он тихо и жалобно стонет. Что-то шепчет мне, что мне и завтра понравилось бы здесь, если у меня не будет никакого горя. Ведь я же еще совсем маленькая. Я влезу на дерево и буду охотиться за зайцами и птицами. Ах, какие они прелестные! Совсем крошечные, только что родившиеся, мягкие, пушистые. Как они кричат и пищат, трясясь от страха. Ни за что на свете не прикоснулась бы я ни к одному из таких зверьков. Я не могу причинить кому-либо боли. Даже свою лошадь я никогда не бью и не колю ее шпорами. О, я так ненавижу всякую боль!
— Вы странная девушка! Как только вы смогли ужиться в этой стране? — сказал он.
— Я ничем не отличаюсь от других девушек. Вы просто не знаете их.
— Я когда-то прекрасно знал одну, но она довела меня до петли, — ответил он свирепо.
— До петли?
— Да, да, я говорю о виселице, о самой настоящей виселице. Но я обманул ее расчеты.
— О-о… Хорошая девушка?
— Испорченная! Испорченная до самой глубины своего черного сердца, такая же дурная, как и я! — воскликнул он с дикой страстностью.
Жанна вздрогнула. В одну минуту этот человек сделался мрачным, точно сама смерть. Казалось, будто в дрожащем свете костра он видит лица и духи своего прошлого.
— Почему бы нет? — продолжал он. — Почему бы сейчас не сделать того, что было немыслимо в продолжение многих лет? Почему не сказать этого девушке, которая никогда ничего не выболтает… Все ли я забыл? Клянусь, что нет! Слушайте, и вы узнаете, что я еще не совсем погибший человек. Меня зовут не Келсом. Я родился на западе и посещал там школу до тех пор, пока не сбежал. Я был молод, честолюбив, необуздан. Прогорев, я начал красть. Совсем недавно я попал сюда, в Калифорнию, на золотые прииски. Тут-то я и сделался золотоискателем, игроком, бандитом — громилой с большой дороги. Как во всех людях, во мне тоже жили злые побуждения, а за эти же дикие годы они разрослись. Выхода у меня не было. Злоба, золото и кровь, — все это одно и то же. Я натворил столько преступлений, что, наконец, ни одно место, даже самое надежное, не стало безопасным для меня. Гонимый, преследуемый, голодный, обстреливаемый, почти уже болтающийся в петле… Вот тогда я стал Келсом, предводителем шайки бандитов, которых вы назвали «пограничным легионом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73