Но скорее - они кредиторы И пришли навсегда, навсегда, И счета принесли.
Невозможно Воду в ступе, не спавши, толочь, Невозможно заснуть, - так тревожна Для покоя нам данная ночь.
ТЕЛЕФОНЫ
Номера - имена телефонов Постигаются сразу, когда Каждой вести пугаешься, тронув Змеевидные их провода.
Десять букв алфавита без смысла, Десять цифр из реестра судьбы Сочетаются в странные числа И года громоздят на гробы.
Их щемящему ритму покорный, Начинаешь цвета различать, Может статься, зеленый и черный В-1-27-45.
И по номеру можно дознаться, Кто стоит на другой стороне, Если взять телефонные святцы И разгадку найти, как во сне,
И особенно позднею ночью, В час, когда по ошибке звонят, Можно челюсть увидеть воочию, Подбирая число наугад.
ИМЕНА
А ну-ка, Македонца или Пушкина Попробуйте назвать не Александром, А как-нибудь иначе!
Не пытайтесь.
Еще Петру Великому придумайте Другое имя!
Ничего не выйдет.
Встречался вам когда-нибудь юродивый, Которого не называли Гришей? Нет, не встречался, если не соврать.
И можно кожу заживо сорвать, Но имя к нам так крепко припечатано, Что силы нет переименовать, Хоть каждое затерто и захватано. У нас не зря про имя говорят: оно Ни дать ни взять родимое пятно.
Недавно изобретена машинка: Приставят к человеку, и - глядишь Ушная мочка, малая морщинка, Ухмылка, крылышко ноздри, горбинка,
Пищит, как бы комарик или мышь: - Иван!
- Семен!
- Василий!
Худо, братцы, Чужая кожа пристает к носам.
Есть многое на свете, друг Горацио, Что и не снилось нашим мудрецам.
ЛАЗУРНЫЙ ЛУЧ
Тогда я запер на замок двери своего
дома и ушел вместе с другими.
Г.Уэллс
Сам не знаю, что со мною: И последыш и пророк, Что ни сбудется с землею, Вижу вдоль и поперек.
Кто у мачехи-Европы Молока не воровал? Мотоциклы, как циклопы, Заглотали перевал,
Щелестящие машины Держат путь на океан, И горячий дух резины Дышит в пеших горожан.
Слесаря, портные, прачки По шоссе, как муравьи, Катят каторжные тачки, Волокут узлы свои.
Потеряла мать ребенка, Воздух ловит рыбьим ртом, А из рук торчит пеленка И бутылка с молоком.
Паралитик на коляске Боком валится в кювет, Бельма вылезли из маски, Никому и дела нет.
Спотыкается священник И бормочет:
- Умер бог, Голубки бумажных денег Вылетают из-под ног.
К пристани нельзя пробиться, И Европа пред собой Смотрит, как самоубийца, Не мигая, на прибой.
В океане по колена, Белый и большой, как бык, У причала роет пену, Накренясь, "трансатлантик".
А еще одно мгновенье И от Страшного суда, Как надежда на спасенье, Он отвалит навсегда.
По сто раз на дню, как брата, Распинали вы меня, Нет вам к прошлому возврата, Вам подземка не броня.
- Ууу-ла! Ууу-ла!
марсиане Воют на краю Земли, И лазурный луч в тумане Их треножники зажгли.
НОВОСЕЛЬЕ
Исполнены дилювиальной веры В извечный быт у счастья под крылом, Они переезжали из пещеры В свой новый дом.
Не странно ли? В квартире так недавно Царили кисть, линейка и алмаз, И с чистотою, нимфой богоравной, Бог пустоты здесь прятался от нас.
Но четверо нечленов профсоюза Атлант, Сизиф, Геракл и Одиссей Контейнеры, трещавшие от груза, Внесли, бахвалясь алчностью своей.
По-жречески приплясывая рьяно, С молитвенным заклятием "Наддай!" Втащили Попокатепетль дивана, Малиновый, как первозданный рай,
И, показав, на что они способны, Без помощи своих железных рук Вскочили на буфет пятиутробный И Афродиту подняли на крюк.
Как нежный сгусток розового сала, Она плыла по морю одеял Туда, где люстра, как фазан, сияла И свет зари за шторой умирал.
Четыре мужа, Анадиомене Воздав смущенно страстные хвалы, Ушли.
Хозяйка, преклонив колени, Взялась за чемоданы и узлы.
Хозяин расставлял фарфор.
Не всякий Один сюжет ему придать бы мог: Здесь были:
свиньи,
чашки
и собаки,
Наполеон
и Китеж-городок.
Он отыскал собранье сочинений Молоховец
и в кабинет унес, И каждый том, который создал гений, Подставил, как Борей, под пылесос.
Потом, на час покинув нашу эру И новый дом со всем своим добром, Вскочил в такси
и покатил в пещеру, Где ползал в детстве перед очагом. Там Пень стоял - дубовый, в три обхвата, Хранитель рода и Податель сил. О, как любил он этот Пень когда-то! И как берег! И как боготворил!
И Пень теперь в гостиной, в сердцевине Диковинного капища вещей, Гордится перед греческой богиней Неоспоримой древностью своей.
Когда на праздник новоселья гости Сошлись и дом поставили вверх дном, Как древле - прадед,
мамонтовы кости На нем рубил хозяин топором!
**************************************************************
V
x x x
Позднее наследство, Призрак, зук пустой, Ложный слепок детства, Бедный город мой.
Тяготит мне плечи Бремя стольких лет. Смысла в этой встрече На поверку нет.
Здесь теперь другое Небо за окном Дымно-голубое, С белым голубком.
Резко, слишком резко, Издали видна, Рдеет занавеска В прорези окна,
И, не узнавая, Смотрит мне вослед Маска восковая Стародавних лет.
СТИХИ ИЗ ДЕТСКОЙ ТЕТРАДИ
... О, матерь Ахайя,
Пробудись, я твой лучник последний...
Из тетради 1921 г.
Почему захотелось мне снова, Как в далекие детские годы, Ради шутки не тратить ни слова, Сочинять величавые оды,
Штурмовать олимпийские кручи, Нимф искать по лазурным пещерам И гекзаметр без всяких созвучий Предпочесть новомодным размерам?
Географию древнего мира На четверку я помню, как в детстве, И могла бы Алкеева лира У меня оказаться в наследстве.
Надо мной не смеялись матросы. Я читал им:
"О, матерь Ахайя!" Мне дарили они папиросы, По какой-то Ахайе вздыхая.
За гекзаметр в холодном вокзале, Где жила молодая свобода, Мне военные люди давали Черный хлеб двадцать первого года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21