"Друг мой, иди, куда доблесть зовет, отправляйся в час добрый
Так ты заслужишь награду великую. Что же стоишь ты?"
Выслушав, тот отвечает хитро, хоть и был неотесан:
40 "Тот куда хочешь пойдет, - говорит, - кто кушак потерял свой".
В Риме воспитан я был, и мне довелось научиться.
Сколько наделал вреда ахейцам Ахилл, рассердившись.
Дали развития мне еще больше благие Афины,
Так что способен я стал отличать от кривого прямое,
Истину-правду искать среди рощ Академа-героя.
Но оторвали от мест меня милых гордины лихие:
К брани хотя и негодный, гражданской войною и смутой
Был вовлечен я в борьбу непосильную с Августа дланью.
Вскоре от службы военной свободу мне дали Филиппы:
50 Крылья подрезаны, дух приуныл; ни отцовского дома
Нет, ни земли - вот тогда, побуждаемый бедностью дерзкой,
Начал стихи я писать. Но когда я имею достаток
Полный, какие могли б исцелить меня зелия, если 6
Лучшим не счел я дремать, чем стихов продолжать сочиненье?
Годы бегут, и у нас одно за другим похищают:
Отняли шутки, румянец, пирушки, любви шаловливость;
Вырвать теперь и стихи уж хотят: что писать мне велишь ты?
Люди одно ведь и то же не все уважают и любят:
Одами тешишься ты, другого же радуют ямбы,
60 Биона речи - иных, с его едкою, черною солью.
Трое гостей у меня - все расходятся, вижу, во вкусах,
Разные неба у них, и разного требует каждый.
Что же мне дать? Что не дать? Просит тот, чего ты не желаешь;
То, что ты ищешь, совсем уж претит и другим ненавистно.
Кроме того, неужели ты мнишь, что могу я поэмы
В Риме писать среди стольких тревог и таких затруднений?
Тот поручиться зовет, тот выслушать стихотворенье,
Бросив дела все; больной тот лежит на холме Квиринальском,
Тот на краю Авентина - а нужно проведать обоих!
70 Видишь, какие концы? И здоровому впору! - "Однако
Улицы чистые там, и нет помех размышленью".
Тут поставщик, горячась, мулов и погонщиков гонит;
То поднимает, крутясь, тут ворот бревно или камень;
Бьется средь мощных телег похоронное шествие грустно;
Мчится там бешеный пес, там свинья вся в грязи пробегает:
Вот ты иди и слагай про себя сладкозвучные песни.
Любит поэтов весь хор сени рощ, городов избегает;
Вакха любимцы они и в тени любят сном наслаждаться:
Ты же стремишься, чтоб я среди шума дневного, ночного,
80 Песни слагая, ходил за поэтами узкой тропою.
Я, что избрал себе встарь Афины спокойные, ум свой
Целых семь лет отдавал лишь наукам, состарился, думы
В книги вперив, - я хожу молчаливее статуи часто,
Смех возбуждаю в народе: ужели же здесь средь потоков
Дел и невзгод городских для себя я признал бы удобным
Песни в стихах сочинять, согласуя со звуками лиры?
В Риме юриста подбил один ритор, чтоб оба повсюду
Только хвалы лишь одни в речах возносили друг другу,
Тот был бы этому Гракх, тому ж был бы Муцием этот.
90 Разве не так же с ума сладкогласные сходят поэты?
Песни слагаю вот я, он - элегии: дива достойны
Наши творенья чеканкой всех Муз девяти. Посмотри же,
Как мы спесиво идем и с каким мы напыщенным видом
Взор устремляем на храм просторный для римских поэтов!
Вскоре затем, коль досуг, последи и в сторонке послушай,
Что принесли, почему же венок себе каждый сплетает.
Бьемся в упорном бою, как самниты, до первой лампады;
Точно ударом платя за удар, мы врага изнуряем.
Мненье его - я Алкеем ушел, а мое так - он кем же?
100 Кем, если не Каллимахом? Потребуют большего если,
Станет Мимнермом тотчас, величаясь желанным прозваньем.
Много терплю, чтоб смягчить раздражительных племя поэтов,
Если пишу я стихи и ловлю одобренье народа;
Кончив же труд и опять рассудок себе возвративши,
Смело могу я заткнуть для чтецов открытые уши.
Смех вызывают всегда стихоплеты плохие, однако
Тешатся сами собой и себя за поэтов считают;
Пусть ты молчишь - они все, что напишут, блаженные, хвалят.
110 Тот, кто желает создать по законам искусства поэму,
Должен с дощечками взять себе цензора честного мысли.
Все без различья слова, в коих блеска почти не осталось,
Те, что утратили все, недостойными признаны чести,
Смело он выгонит вон, хоть уходят они неохотно.
Пусть хоть поныне они бы вращались в святилище Весты;
Те, что во тьме уж давно для народа, он честно откроет;
Выведет снова на свет много образных слов для предметов:
Встарь понимали их часто Катоны, Цетеги, а ныне
Плесень уродует их, покрывая забвения прахом;
Новые примет слова, что создал родитель-обычай.
120 Мощный и чистый, реке прозрачной подобный, он будет
Сыпать сокровища слов, языком богатить будет Лаций;
Пышные слишком обрежет, бугристые здравым уходом
Сделает глаже, а те, что утратили силу, поднимет;
Будет он с виду играть, хоть и мучится так же, как всякий
Скачущий, будто Сатир, или пляшущий пляску Циклопа.
Я предпочел бы казаться безумным поэтом, негодным,
Лишь бы плохое мое меня тешило, пусть и обманом,
Чем разуметь и ворчать. Жил в Агросе, не безызвестен,
Некто; казалось ему, что он слушает трагиков дивных:
130 Сидя в театре пустом, аплодировал он им в восторге;
Прочие жизни дела исполнял он все образом должным:
Добрым соседом он был и хозяином гостеприимным,
Ласков с женою; умел снисходительным быть и к рабам он:
В яростный гнев не впадал, коль печать повредят у бутыли;
Он и подводной скалы избегал и открытых колодцев.
Стал он усильем родных и заботою их поправляться;
Выгнав из желчи болезнь, наконец, чемерицою чистой,
Только пришел лишь в себя: "Не спасли вы меня, а убили,
Други, - сказал он, - клянусь! Ибо вы наслажденье исторгли,
140 Отняли силой обман, что приятнейшим был для сознанья".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17