Дзиро. А я все на свете знаю. Причем не из книжек... Я в Токио как-то познакомился с одним бродягой. Есть там такие, "люди-бутерброды" называются. Повесят на себя спереди и сзади рекламные щиты и стоят. Так вот, он рассказывал, что у него в жизни две радости: кофейку попить и поглазеть, как вокруг люди суетятся. Поняла? Больше ему ничего от жизни не надо. От него-то я и узнал...
Кику. Что узнал?
Дзиро. Про подушку.
Кику (замирает на месте). Ой, деточка!
Дзиро. Про то, что есть у тебя одна чудная подушка... Чего ты так перепугалась-то? Я тебе просто пересказываю, что мне бродяга наговорил.
Кику. Ой, знаю, к чему ты ведешь!
Дзиро. Ну и знай себе! Стало быть, подушка и в самом деле у тебя. Уж не знаю откуда, да это и неважно... Однажды она попалась на глаза твоему мужу. Летом дело было, точно? Прилег он днем соснуть, положил на нее голову... Тебя дома не было, за покупками пошла. Вечером приходишь - а муж тю-тю. Испарился. И с тех пор ты его не видела.
Кику (затыкает уши). Не надо! Как вспомню - сердце рвется.
Дзиро. И с того дня засохли лилии в твоем саду, увяли гвоздики. Так или нет?
Кику. Все так... Эта подушка - древняя, из города Ханьдань, был такой в Китае. Она в нашем роду с незапамятных времен. Берегли ее, от отца к сыну передавали...
Дзиро. Что же в ней такого ценного?
Кику. Не знаю. Я никогда на ней не спала, боялась.
Дзиро. Бродяга сказал: "Кто на ней поспит - такие сны увидит, что потом жить по-старому нет никакой возможности. От всего вокруг с души воротит. Посмотришь, к примеру, на собственную жену и диву даешься - как же я с такой столько лет-то прожил?! И убираешься из дому к чертовой матери".
Кику плачет.
Ты чего? Плачешь? Извини, я не хотел.
Кику. Я знаю, ты не нарочно, ты мальчик добрый...
Дзиро. Ты только скажи: так никто после твоего мужа на ней и не спал?
Кику. Правду сказать, было. Три раза.
Дзиро. Целых три?
Кику. Три. Как муж-то пропал, стали ко мне разные тут подкатываться. Вот подушка и пригодилась.
Дзиро. Пригодилась? Те трое тоже сбежали?
Кику. Ну... Это... Неловко рассказывать...
Дзиро. Давай-давай, рассказывай!
Кику. Рассказывать неловко, да стыдиться мне нечего.
Дзиро. Ну и отлично. Выкладывай!
Кику. Помнишь, как ты, малышом еще, любил мне головку на колени класть? Я тебя качаю, а ты леденец сосешь...
Дзиро. Ты мне зубы не заговаривай. Ну!
Кику. Ладно, скажу. Помогла мне подушка честь женскую сберечь. Спасибо ей.
Дзиро. Как помогла-то, как?
Кику. Когда уж совсем, бывало, одолеет охальник, я говорю: "Ты вот головой-то на подушечку прислонись". Как головой до подушки коснется сразу спит. А проснется - ему уже не до баловства, все вокруг не в радость. На меня и не взглянет. За дверь - и нет его. Ни один еще не вернулся. Куда деваются - кто их знает.
Дзиро. Все не в радость? А что - "все"?
Кику. Ну, и женщины, и богатство, и слава там всякая.
Дзиро. Это, положим, нисколько меня не удивляет. Женщины - мыльная пена, деньги - мыльная пена, слава - мыльная пена. В этих радужных пузырях отражается вся наша жизнь. Кто же этого не знает?
Кику. Знать-то знают, да только на словах.
Дзиро. Неправда. Я знаю это доподлинно. Поэтому и говорю: моя жизнь кончена. Так что меня, Кику, ты можешь уложить на свою подушку без опасений.
Кику. Э, нет. Поспишь ты на ней, потом поглядишь на меня так, словно я - грязь какая, и уйдешь навсегда. Это мне больно будет.
Дзиро. Не бойся, на меня, как на твоего бродягу, не подействует.
Кику. Моего бродягу?
Дзиро. Это же твой муж был. Разве ты не поняла?
Кику. Как?! Почему?!.
Дзиро. Вот так-то. Говорил тебе, я все на свете знаю.
Пауза.
Кику. Хорошо. Давай договоримся так: если, как проснешься, все-таки побредешь неведомо куда, меня возьмешь с собой.
Дзиро. Идет. Только сама увидишь: твоя подушка мне нипочем. Я для того и приехал сюда, чтобы убедиться в этом.
Кику. Чудное у тебя лицо, такое - словно ты на воду в речке загляделся.
Дзиро. Ну, хватит болтать. Утро уже скоро. Тащи подушку.
Кику. Смотри же, ты обещал.
Дзиро. Обещал, обещал. Только ты не надейся, никуда я не побреду.
Кику. А вдруг?
Дзиро. Что, хотела бы? Думаешь, отправимся твоего муженька искать?
Кику (смущенно). Глупости какие...
Дзиро. Ага, ага! Закраснелась!
Кику. Где тебе, юнцу зеленому, понять? Хуже нету, чем все ждать да ждать.
Дзиро. А ты бы сама вздремнула на своей подушке. Вот мужа и забыла бы.
Кику. Уж больно страшно. В этой подушке такая сила - прямо жуть.
Дзиро. Ну, твое дело. Давай ее сюда!
Кику. Я уже думала, так и доживу свой век. И тут вдруг ты, мой мальчик, и снова полезло в голову всякое.
Дзиро. Сказал же, можешь на это не рассчитывать. Один шанс из тысячи, не больше. Поняла?
Кику. Поняла, поняла. Ну, пошла за подушкой.
Дзиро. Поторапливайся, а то спать охота. Да и ночь кончается.
Кику. Сейчас, сейчас... (Уходит).
Хор (поет).
Не подушка виновата.
Виноват кто спит на ней.
Навсегда цветы увянут,
И умолкнет соловей.
Не подушка виновата,
Виноват сам дуралей.
Не подушка виновата,
А виновен соловей.
Не подушка виновата,
А виновны лишь цветы.
Лес под солнцем зеленеет,
И колышутся листы
Все впустую, все напрасно.
Вот и снова ты пропал,
Бедный лотос,
глупый лотос,
Что цвести не пожелал.
Пока поет хор, Дзиро раздевается и укладывается в постель. Кику возвращается с подушкой в руках, кладет ее юноше под голову и уходит.
Хор замолкает. Из глубины сцены появляется женщина в маске Красавицы. На ней современная одежда, длинная юбка.
Красавица. Дзиро... Дзиро!..
Хор (поет). Просыпайся! Просыпайся!
Красавица. О, Дзиро... Дзиро!..
Хор (поет). Просыпайся, просыпайся!
Дзиро (открывает глаза, приподнимается).
1 2 3 4 5 6 7 8