- Впрочем, магометанство такая же древняя вера, как конфуцианство, буддизм или даосизм. Все они совершенно одинаковые.
В то время эти объяснения Фухая мне были непонятны: ведь я ничего не смыслил ни в конфуцианстве, ни в буддизме. Но зато я понимал другое: Фухай, кажется, совсем не прочь водить знакомство с дядюшкой Цзинем.
В тот день, когда мне исполнился месяц, лавочник Цзинь пришел к нам около пяти часов вечера. К этому времени родственники уже кончили вспоминать родословную господина Дин Лу и обсуждать его высокие качества. Говорить было больше не о чем. Визит лавочника не вызвал такого большого волнения, как появление вельможи, который спустился к вам с самих небес. К нему отнеслись как к событию, хотя и приятному, но вполне заурядному. И верно, дядюшка Цзинь даже в разговоре мало чем отличался от нас, разве что иногда с его уст слетали немного непривычные для слуха слова. Цзинь не только хорошо понимал нашу речь, но весьма кстати и правильно употреблял разные хитрые словечки вроде "нюлу", "цзяла" или "гэгэ". К примеру, воинское звание "цзолин" мы обычно произносили и по-китайски, и по-маньчжурски - "нюлу", а он называл этот чин только на маньчжурский лад. Может быть, именно поэтому никто не удивлялся, что лавочник живет "на гроши". Понятно, что открыто ему об этом не говорили - стеснялись. Только он над этим подсмеивался сам.
Дядюшка Цзинь пожелал мне сто лет жизни и подарил две связки монет. Ему предложили посидеть и выпить чаю, но он отказался, поскольку строго придерживался своей веры, за что мы, кстати, его очень уважали. Мусульманин и живет на гроши, а человек вполне порядочный! Когда толком не знаешь какого-то человека, его обычаи и правила поведения порой вызывают недоверие и даже неприязнь, а стоит с ним подружиться, даже к самым суровым заповедям начинаешь относиться с пониманием и одобрением.
- Дядюшка Цзинь! - сказала ему моя мать. - Я специально для тебя приготовила ту чашку с ручкой и велела, чтобы ее никто не трогал. Может, все-таки выпьешь чайку?
- Нет! - решительно отказался лавочник. - А что до чашки, то завтра я принесу свою, пусть останется у вас!
А какой у дядюшки Цзиня был голос! Особенно хорошо у него получались куплеты из музыкальной пьески под названием "Саньнян учит сына", правда, если говорить начистоту, он порой не ладил с хуцинем [Хуцинь - смычковый музыкальный инструмент].
- Какой голос! - восхищенно говорили слушатели. - Ему бы немного подучиться у известного мастера! Наверняка стал бы знаменитым певцом!
Но дядюшка не стал учиться пению, зато, когда у него было особенно радостно на душе, он отправлялся к городской стене и там заливался во весь голос.
Сегодня день торжественный и поэтому вся родня попросила его спеть.
- Эхма! - засмеялся он. - Так ведь я знаю всего-навсего несколько куплетов!.. - Однако долго упрашивать его не пришлось и он запел: "Маленький хозяин!.. "
В то время я ничего не смыслил в театре и, понятно, не мог по достоинству оценить вокальное искусство дядюшки Цзиня. Но до нынешнего дня я с удовольствием вспоминаю, что в тот торжественный день, когда мне исполнился месяц, меня пришел поздравить наш друг мусульманин Цзинь.
7
В маньчжурские лепешки - бобо - часто кладется сливочное масло. Это делается, наверное, оттого, что наши предки в свое время пили молоко и кумыс и ели молочные продукты - масло и сыр. Однако эта привычка со временем исчезла, особенно в тех пекинских семьях, которые жили в столице уже несколько поколений. Помнится, что по утрам мы пили только чай с абрикосовыми ядрышками да мучной напиток. Что до молока, то даже мой дядя и свекор сестры относились к нему равнодушно и в лавку за ним не ходили. Пожалуй, только тетя позволяла себе иногда выпить чашку-другую, да и то больше для вида. Младенцев коровьим молоком никто не поил - этого я никогда не слышал, - между тем для меня в ту пору это было сущим бедствием. Надо сказать, что в младенческом возрасте я не слишком отличался от наследника престола: как и он, всласть поел - и спать. Разница была лишь в одном: досыта я никогда не ел, отчего спал плохо. Молока у матери не хватало, а коровьего молока или тем более молочного порошка в те годы, как известно, у нас не было. Вот почему все мои таланты, если они у меня и были, проявлялись в истошном крике, который я издавал всякий раз, когда чувствовал голод. По рассказам очевидцев, плакал я как-то странно: без слез.
- У него сухой крик! - говорила тетя, которой мой плач очень не нравился, потому что, по ее мнению, он предрекал горе.
Чтобы как-то успокоить тетку, матушке приходилось покупать для меня печенье, дабы "залепить рот" - словом, утихомирить. Моя старшая сестра потом часто подсмеивалась надо мной:
- Военным чжуанъюанем ты никогда не станешь, потому что тебя вырастили на клею!
А тетка, тыча в мою сторону трубкой, приговаривала, что череп у меня-де недостаточно твердый.
По своим умственным способностям тетя ничем не отличалась от других, а ее предсказания на мой счет объяснялись очень просто: она терпеть не могла моего крика. Однако каждому, кто хоть немного задумывался над смыслом жизни, было ясно, что надсадный плач младенца - предвестник больших потрясений в стране. В самом деле, представьте, сколько в ту пору было таких вот, как я, младенцев, только живших где-то в других местах, которые недоедали, страдали от холода и болезней, закатывались "в сухом плаче", рыдали навзрыд, когда их продавали в чужие семьи!
На Хуанхэ то и дело случались наводнения. Воды реки с яростным ревом, напоминавшим обвал в горах или морской шквал, обрушивались на землю будто с самого неба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59