– Конечно, – продолжал Пирс, – по правилам фонда вы можете ехать куда хотите, но если вы отправитесь очень далеко, то полутора тысяч долларов хватит ненадолго. – Он помолчал, задумчиво глядя в окно. – Летом Рим особенно хорош...
Нэнси Бил поджидала Раффа. Когда он вышел из кабинета, совершенно очумевший, она поцеловала его со словами:
– Я ведь узнала еще вчера вечером и так боялась проболтаться, что чуть не лопнула!
По знакомой винтовой лестнице он поднялся на третий этаж, прошел между длинными рядами чертежных столов и открыл дверь в дипломантскую.
Первое, что он увидел, была круглая озорная физиономия Бинка Нетлтона.
– Эй, Рафф! – заорал тот, увидев его. – А ну-ка, выкладывай! Не такая девушка Нэнси Бил, чтобы потащить человека вниз просто так, ни с того ни с сего. Что случилось? – Рафф ответил не сразу, и Бинк выходил из себя: – Давай же, давай, кривоносый ты ублюдок! Выкладывай!
– Я получил стипендию Келлога, – выговорил наконец Рафф.
Он пробрался к своему столу, и тут Эбби Остин принялся трясти ему руку, а потом за него взялись Винс Коул, и Бинк, и Джимми Ву, и Бетти Лоример, и все остальные, и даже Нед Томсон, проект которого был забракован.
– Куда же ты поедешь, Рафф? – кричал Бинк. – Конечно в Париж, а? Представляю тебя в Париже! Пораспутничаешь всласть – сам Филип Кейн Келлог перевернется в гробу!
– Я думаю, – Эбби смотрел на Раффа с грустью, а может быть, и с гордостью, – я думаю, ты поедешь в Европу, правда?
– Не знаю, Эбби. Прежде всего я поеду в Сэгино.
Во вторник четырнадцатого июня он присоединился к своим однокурсникам, собравшимся на университетском дворе; на нем был традиционный студенческий плащ и шапочка со светло-коричневой кистью (цвет, присвоенный архитекторам). Вокруг них собирались группами студенты с кистями других цветов – зеленого, абрикосового, красного, желтого, – и это пестрое сборище вносило в пасмурное летнее утро атмосферу сдержанного веселья.
Потом они длинной, торжественной процессией продефилировали по зеленой лужайке вокруг Центральной церкви и направились к Вулси-Холлу, где состоялся выпускной акт; оттуда их курс перешел в картинную галерею, и там декан факультета изящных искусств, а также Мэтью Пирс произнесли приветственные речи, объявили имена выпускников, удостоенных отличия, и роздали им дипломы. Так Рафферти Блум, Винс Ко-ул, Эбби Остин и другие стали бакалаврами архитектуры.
Когда все окончилось, Рафф побрел к главному подъезду, выходившему на Хай-стрит, тихо радуясь и испытывая величайшее облегчение.
И все же он ощущал острую, невыразимую печаль. Стоя в одиночестве на ступенях подъезда и глядя сверху вниз на веселую, шумную толпу гордых папаш, мамаш и прочих родственников, он думал: может быть, эта тоска просто вызвана одиночеством, чувством полной отрешенности от всех, отсутствием Джулии, которая доживает последние дни, Морриса Блума, который, конечно, гордился бы сейчас больше всех отцов на свете?..
И когда из толпы, запрудившей тротуар, вдруг появилась Трой Остин, когда она кинулась к нему и, поднявшись ступенькой выше, нежно поцеловала его прямо в ямку на переносице, он был удивлен и тронут тем, что нашелся человек – пусть даже Трой Остин! – который одним только легким прикосновением вырвал его из этого тягостного одиночества...
А потом он увидел приветливо кивающего ему Эбби; Рафф сошел со ступенек, и Эбби представил его своим родителям, приехавшим на один день из Бостона, и дяде, Вернону Остину. Здесь были и Нина с матерью, и Винс Коул с сестрой Рут. Винс был в ударе, и его красивое лицо, его необыкновенное обаяние – все было сосредоточено на миссис Остин, в то время как Нина – хотя и не столь откровенно – целиком посвятила себя мистеру Остину.
Стоя со всеми этими людьми на тротуаре, направляясь вместе с ними в отель завтракать, Рафф, казалось, слился с их кружком, но на самом деле оставался в стороне; сознание одиночества и обособленности охватило его с новой силой, и, сидя за столом, покрытым белой скатертью и украшенным цветами, он вдруг поймал себя на том, что смотрит на сидящую напротив Трой. Он смотрел на нее, словно пытаясь вернуть то мимолетное чувство, которое испытал, когда она подбежала к нему, увидев его одинокую фигуру на каменном островке портика картинной галереи.
Часть II. Каркас.


11
22 июля
Тоунтон, Коннектикут
Дорогой Рафф!
Накануне великого события шлю тебе традиционный прощальный привет холостяка. Все мы до последней минуты надеялись, что ты все-таки приедешь и поможешь нам расправиться с шампанским; впрочем, я отлично понимаю, что это невозможно. Не стану говорить о том, как нас огорчило состояние твоей матери. Вполне с тобой согласен; нет никакого смысла насильно увозить ее на Восток.
Твои планы насчет того, как лучше использовать стипендию Келлога, кажутся мне ужасно заманчивыми. Я уверен, что такой маршрут никому еще не приходил в голову. Нетрудно понять, почему ты исключил Европу: человеку, который три года тянул лямку в армии, она не в новинку.
Введу тебя в курс наших дел: перед тем как окончательно перебраться в Тоунтон, я съездил домой за вещами. Потом еле-еле вырвался оттуда. Папа прямо из себя выходил, пытаясь убедить меня остаться и устроиться у какого-нибудь бостонского архитектора. Видимо, он уже и место присмотрел. Однако я устоял; мать помогла мне уговорить его, хотя ей и самой, конечно, тяжело, что я и Трой вылетели из гнезда.
До чего же нудный город! С каждым годом он становится все хуже, и многие наши знакомые уже поговаривают о том, чтобы перебраться куда-нибудь в Беверли или Конкорд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181