ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Не существует отношений между неощутимым безмолвием и деятельностью ума. Для того, чтобы они существовали, необходим контакт, единение; но между безмолвием и умом нет контакта. Ум не может иметь общения с безмолвием; он может иметь контакт только со своим собственным, спроецированным из себя состоянием, которое ум называет безмолвием. Но это безмолвие не является безмолвием, это лишь иная форма загруженности ума. Занятость ума — это не безмолвие.
Безмолвие существует, когда ум перестает загружать себя мыслями о безмолвии.
Безмолвие — вне грез и сновидений, за пределами глубинного ума. Глубинный ум — это экстракт прошлого, явного или скрытого. Этот экстракт, осадок прошлого, не может переживать безмолвия; он может грезить о нем, как часто и делает, но грезы — не реальность. Грезы часто принимаются за реальное, но грезы и тот, кто грезит, — лишь проявление занятого ума. Ум — тотальный процесс, а не какая-то одна часть, исключающая другие. Тотальный процесс деятельности ума, будет ли это экстракт опыта или новое приобретение, не может иметь ничего общего с безмолвием, которое неисчерпаемо.
ПРЕКРАЩЕНИЕ МЫСЛИ
Это был ученый, специалист по древней литературе; и он постоянно приводил цитаты из древних авторов для подтверждения своих собственных мыслей. Интересно, были ли у него мысли, не связанные с книгами. Разумеется, независимой мысли не существует; любая мысль зависима, обусловлена. Мысль — это выражение в словах различного рода влияний. Мыслить — значит быть зависимым; мысль никогда не может быть свободной. Но он был в плену учености, он был обременен знанием и нес его весьма достойно. Начал он с того, что заговорил на санскрите, и был весьма удивлен, даже несколько шокирован, когда увидел, что санскрит неизвестен собеседнику. Ему трудно было этому поверить. «То, о чем вы говорите во время ваших бесед, показывает, что вы или много читали на санскрите, или изучали переводы некоторых великих учителей», — сказал он. Когда же узнал, что это вовсе не так и что в данном случае не было никакого изучения книг по религии, философии или психологии, на его лице выразилось открытое недоверие.
— Странно, что мы придаем такое значение печатному cлову, так называемым священным книгам. Ученые мужи, как и многие другие люди, подобны граммофонам; они воспроизводят содержание пластинок, в то время как пластинки могут часто меняться, они имеют дело со знаниями, а не с состоянием переживания. Знание — помеха переживанию. Но знание — это надежное убежище лишь для немногих; а поскольку те, кто не имеет знания, находятся под сильным его впечатлением, носители знания окружены уважением и почетом. Знание — это такая же страсть, как запой; знание не несет понимания. Знанию можно научиться, но нельзя научиться мудрости. Знание — не монета, за которую покупается мудрость; но человек, который нашел прибежище в знании, не отваживается отойти от него, так как слова питают его мысли, а процесс мышления доставляет ему удовлетворение. Размышление — препятствие для переживания; и не существует мудрости вне переживания. Знание, идея, вера стоят на пути мудрости. Занятый ум не свободен, он лишен спонтанности, но только в состоянии спонтанности возможно открытие. Занятый ум замкнут в себе, утратил открытость, незащищенность, обеспечивая таким образом свою безопасность. Мысль, по своей структуре, является замкнутой в себе; ее нельзя сделать уязвимой. Мысль никогда не бывает спонтанной, никогда не бывает свободной. Мысль — это продолжение прошлого, а то, что является продолжением, не может быть свободным. Свобода существует лишь в завершении.
Занятый ум творит только то, над чем он может работать. Он может создать телегу с воловьей упряжкой или реактивный самолет. Мы можем думать, что мы глупы, и мы глупы. Мы можем считать себя Богом и тогда соответствуем собственной идее «Я есть То».
«Но ведь, конечно, лучше занимать ум мыслями о Боге, чем светскими делами, не так ли?»
— То, что мы думаем, — это мы сами; но важно понимание процесса мышления, а не то, о чем мы думаем. Будем ли мы думать о Боге или о вине, — это несущественно; каждая мысль имеет свое особое воздействие, но и в том и в другом случае мысль занята своими собственными проекциями. На каком бы это ни было уровне, это значит обоготворять себя. Ваше «Я», с большой буквы, — это все еще проекция мысли. Какой бы оно ни было занято мыслью, оно есть эта мысль. А то, что оно есть, это не что иное как мысль. Вот почему важно понять именно процесс мысли.
Мысль есть ответ на вызов, не так ли? Если нет вызова, нет мысли. Совокупность вызова и ответа — это опыт, а опыт, облеченный в слова, — это мысль. Опыт имеет дело не только с прошлым, но и с прошлым в соединении с настоящим; он может проходить через сознание и вне его. Этот осадок, экстракт опыта есть память, фактор, оказывающий воздействие; а ответ памяти, прошлого, — это мысль.
«Но разве все, что есть, относится к мысли? Разве не существует больших глубин в области сознания, чем одни только ответы памяти?»
— Мысль может ставить себя на различные уровни — на разумные и глубокие, благородные и низкие, что она и делает, — но не это остается мыслью, не так ли? Бог как предмет мысли — от ума, от слова. Мысль о Боге не есть Бог, это только ответ памяти. Память длится долгое время и поэтому может казаться глубокой; но по своей структуре она не обладает глубиной. Память может не пребывать на поверхности, может не находиться на виду, но это не делает ее глубокой. Мысль никогда не может быть глубокой или стать чем-то большим, чем то, что она есть. Она может придавать самой себе гораздо большее значение, но при этом она всегда остается мыслью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202
Безмолвие существует, когда ум перестает загружать себя мыслями о безмолвии.
Безмолвие — вне грез и сновидений, за пределами глубинного ума. Глубинный ум — это экстракт прошлого, явного или скрытого. Этот экстракт, осадок прошлого, не может переживать безмолвия; он может грезить о нем, как часто и делает, но грезы — не реальность. Грезы часто принимаются за реальное, но грезы и тот, кто грезит, — лишь проявление занятого ума. Ум — тотальный процесс, а не какая-то одна часть, исключающая другие. Тотальный процесс деятельности ума, будет ли это экстракт опыта или новое приобретение, не может иметь ничего общего с безмолвием, которое неисчерпаемо.
ПРЕКРАЩЕНИЕ МЫСЛИ
Это был ученый, специалист по древней литературе; и он постоянно приводил цитаты из древних авторов для подтверждения своих собственных мыслей. Интересно, были ли у него мысли, не связанные с книгами. Разумеется, независимой мысли не существует; любая мысль зависима, обусловлена. Мысль — это выражение в словах различного рода влияний. Мыслить — значит быть зависимым; мысль никогда не может быть свободной. Но он был в плену учености, он был обременен знанием и нес его весьма достойно. Начал он с того, что заговорил на санскрите, и был весьма удивлен, даже несколько шокирован, когда увидел, что санскрит неизвестен собеседнику. Ему трудно было этому поверить. «То, о чем вы говорите во время ваших бесед, показывает, что вы или много читали на санскрите, или изучали переводы некоторых великих учителей», — сказал он. Когда же узнал, что это вовсе не так и что в данном случае не было никакого изучения книг по религии, философии или психологии, на его лице выразилось открытое недоверие.
— Странно, что мы придаем такое значение печатному cлову, так называемым священным книгам. Ученые мужи, как и многие другие люди, подобны граммофонам; они воспроизводят содержание пластинок, в то время как пластинки могут часто меняться, они имеют дело со знаниями, а не с состоянием переживания. Знание — помеха переживанию. Но знание — это надежное убежище лишь для немногих; а поскольку те, кто не имеет знания, находятся под сильным его впечатлением, носители знания окружены уважением и почетом. Знание — это такая же страсть, как запой; знание не несет понимания. Знанию можно научиться, но нельзя научиться мудрости. Знание — не монета, за которую покупается мудрость; но человек, который нашел прибежище в знании, не отваживается отойти от него, так как слова питают его мысли, а процесс мышления доставляет ему удовлетворение. Размышление — препятствие для переживания; и не существует мудрости вне переживания. Знание, идея, вера стоят на пути мудрости. Занятый ум не свободен, он лишен спонтанности, но только в состоянии спонтанности возможно открытие. Занятый ум замкнут в себе, утратил открытость, незащищенность, обеспечивая таким образом свою безопасность. Мысль, по своей структуре, является замкнутой в себе; ее нельзя сделать уязвимой. Мысль никогда не бывает спонтанной, никогда не бывает свободной. Мысль — это продолжение прошлого, а то, что является продолжением, не может быть свободным. Свобода существует лишь в завершении.
Занятый ум творит только то, над чем он может работать. Он может создать телегу с воловьей упряжкой или реактивный самолет. Мы можем думать, что мы глупы, и мы глупы. Мы можем считать себя Богом и тогда соответствуем собственной идее «Я есть То».
«Но ведь, конечно, лучше занимать ум мыслями о Боге, чем светскими делами, не так ли?»
— То, что мы думаем, — это мы сами; но важно понимание процесса мышления, а не то, о чем мы думаем. Будем ли мы думать о Боге или о вине, — это несущественно; каждая мысль имеет свое особое воздействие, но и в том и в другом случае мысль занята своими собственными проекциями. На каком бы это ни было уровне, это значит обоготворять себя. Ваше «Я», с большой буквы, — это все еще проекция мысли. Какой бы оно ни было занято мыслью, оно есть эта мысль. А то, что оно есть, это не что иное как мысль. Вот почему важно понять именно процесс мысли.
Мысль есть ответ на вызов, не так ли? Если нет вызова, нет мысли. Совокупность вызова и ответа — это опыт, а опыт, облеченный в слова, — это мысль. Опыт имеет дело не только с прошлым, но и с прошлым в соединении с настоящим; он может проходить через сознание и вне его. Этот осадок, экстракт опыта есть память, фактор, оказывающий воздействие; а ответ памяти, прошлого, — это мысль.
«Но разве все, что есть, относится к мысли? Разве не существует больших глубин в области сознания, чем одни только ответы памяти?»
— Мысль может ставить себя на различные уровни — на разумные и глубокие, благородные и низкие, что она и делает, — но не это остается мыслью, не так ли? Бог как предмет мысли — от ума, от слова. Мысль о Боге не есть Бог, это только ответ памяти. Память длится долгое время и поэтому может казаться глубокой; но по своей структуре она не обладает глубиной. Память может не пребывать на поверхности, может не находиться на виду, но это не делает ее глубокой. Мысль никогда не может быть глубокой или стать чем-то большим, чем то, что она есть. Она может придавать самой себе гораздо большее значение, но при этом она всегда остается мыслью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202