Почтовое ведомство водворилось
во мне, в душе, в уме, в сердце, -- и, казалось, во всем мире нет ничего
кроме этого почтового ведомства.
Ну, тут бы и кончиться всей этой легенде о театре. Однако, случилось не
так. Чудная, светлая, прекрасная легенда о театре закончилась так, что вот
только тебе первому за много лет и захотелось мне ее рассказать.
4.
Однажды я видел сон.
Трудно назвать это сном. Сон и есть сон, больше ничего. У меня же это
было каким-то тихим умопомешательством (или я не знаю чем) и -- на всю
жизнь, на всю жизнь!
Где-то, на неизвестном месте, в непонятной обстановке, но на фоне
обширного пространства, -- не то городской площади (только не было видно ни
домов, ни людей), не то поля или какой-то равнины, мне почудился некий
предмет, который издали был похож на огромную пушку. Я находился вдали от
него и не мог в подробностях разобрать его очертаний. Подойдя ближе, я
увидел... Боже мой, что это такое? Неужели это то самое, что мне показалось,
неужели я не ошибся?
Да, я не ошибся. Передо мною оказался исполинских размеров мужской
половой член в напряженно-трепущущей форме, и только не было видно, кому он
принадлежит и есть ли такое существо, кому он реально принадлежит. Этот член
был несколько аршин длиною, а в ширину его могло бы охватить только
несколько человек. Он торчал под углом, примерно в 45°, над землей,
наподобие какого-то уродливого облезлого дерева.
Вдруг среди окружающей пустоты появились какие-то люди, -- да, впрочем,
в самых обыкновенных нарядах, в пиджаках и сюртуках и даже кое-кто во
фраках, -- самые обыкновенные люди, каких встречаешь на улице любого города
сотнями и тысячами. И стало этих людей набираться много-много. С каждым
мгновением толпа людей становилась все больше и больше, наполняя собою
пространство кругом этого члена; а откуда они появлялись, не могу себе и
представить. Эта толпа людей стала тысячной, стотысячной, миллионной,
миллиардной; она заполнила все пространство до горизонта, наполнила всю
землю, наполнила весь мир...
И вот поднялся на что-то высокое один человек из этой толпы, --
казалось мне, самый серый, самый невзрачный, самый обыкновенный человек,
немного сгорбленный и сутулый, с высоко поднятыми плечами, как бы от холода.
На нем была черная полусношенная рубаха-косоворотка и полинялая грязно-серая
кепка, надвинутая на лоб. На этом бесцветном плоском лице я не мог прочитать
ни одной идеи, ни одного замысла. Мне бросилась в глаза тупость этого
стеклянного взгляда и выпятившиеся вперед губы, которые свидетельствовали о
бессмысленной и наивной сосредоточенности на чем-то пустом и никчемном.
Бывает у людей такая баранья сосредоточенность на пустом предмете, когда
видишь сразу и всю мучительную напряженность этого лба и этих глаз и в то же
время полную бессмысленность и пустоту, полную бессодержательность того,
из-за чего возникло это сосредоточение.
Поднялся этот мещанин и, казалось, как-то неожиданно для самого себя
вдруг заговорил. Было видно, что он никогда не говорил на собраниях и что
ему трудно было связать несколько слов в цельную фразу.
-- А что ежели того... Так что, значит, этого... Ну, вот, как
говорится, упасть это... То есть, оно, конечно, не упасть, а того, ну, как
это? Значит, ежели того... поклониться, что ли... Да, да, поклониться
ежели... Вот этому самому члену поклониться... Да не то, что так просто, а
вот ежели эдак, как говорится, всем, всему, дескать, миру. Вот всем миром
взять, да и поклониться... А? Что, ежели, братцы, того... Взять, да и
ахнуть...
В ответ на эти слова начались невероятная суматоха и смятение среди
миллиардной толпы. Все забегало, засуетилось, заерзало. Появились вдруг
откуда-то жертвенники, алтари, и появилась их такая масса, что, кажется,
каждый из толпы мог иметь свой алтарь для совершения службы члену. Все
начали готовиться к богослужению, суетиться вокруг жертвенников и алтарей, и
вся необозримая толпа людей разделилась на отдельные группы, готовившиеся
начать всемирное поклонение новоявленному божеству. Казалось, что вся эта
необозримая толпа народа, все это вселенское человечество только и ждало
знака серого и невежественного мещанина в кепке, надвинутой почти на самый
нос.
И что же? В ту самую минуту, когда все было готово и по единому знаку
должно было начаться всемирное поклонение новоявленному божеству, началось
извержение семени из недр трепетавшего члена, и это свеже-пахнущее мужское
семя стало изливаться все больше и больше, стало превращаться в целый поток,
ручей, в целую реку, и эта река стала расширяться и углубляться, и в ней
стали утопать люди и их жертвенники и алтари. Началось бегство и растекание
людей во все стороны, а река семени стала превращаться в озера, в моря, в
океаны и поглощать в себе всех людей, всю землю. И весь мир потонул в этом
всемирном потоке семени.
Я смотрел и ждал, что будет дальше.
Новый вселенский океан поднялся до небес и затопил все самые высокие
горы. Но это продолжалось, кажется, недолго. Скоро эта густая влага стала
спадать, и показались там и сям отдельные горные вершины и горные хребты.
Было заметно, как постепенно и довольно быстро спадает влага и начинает
появляться суша. Земля с жадностью впитывала в себя семя, и нетрудно было
заметить, как происходило оплодотворение земли этим могучим и животворным
семенем. Земля шипела, и бурлила, и клокотала целой бездной зародышей,
закопошившихся в ней благодаря воздействию семени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36