Ее муж, военный, был взят в первые же часы войны, а сама она, бросив
имущество и дом, с двумя детьми прошла полтораста километров пешком, и потом
попала с одного поезда на другой, пока не очутилась на линии Курск--Орел,
где, после нескольких суток ожидания и всяких страданий, наконец втиснулась
в переполненный московский поезд, чтобы добраться к родственникам под
Москвой. Проводник вагона ее не пускал, так как никаких билетов на той
станции никому не выдавалось. И вот она влезла силою и громко кричала и
причитала.
-- Рубите меня на куски, не уйду отсюда! Я десять дней голодная с двумя
детьми. Я больше не могу сидеть на этой станции! Пустите, отстаньте от меня.
Не уйду. Убивайте, не уйду.
Ее стали успокаивать. В конце концов отстал и проводник. Ее усадили,
дали поесть. Грудного положила она на скамью. Он был неподвижен, совершенно
безмолвен и вполне мертвенного вида; и только иногда, очень редко слегка
вздрагивал ручками и ножками. Четырехлетний стоял как скелет, желтого и
синего цвета, рассеянно слушал крики и причитания матери и тупо смотрел в
окно, находясь от него на большом расстоянии и только единственной его
реакцией было, когда в окне вагона показались жужжащие самолеты, это -- то,
что он задрожал и тихо пролепетал матери:
-- Бомбить будут?
-- Это -- наши, -- сказала мать.
-- А наши будут бомбить?
Тут все рассмеялись, и заулыбалась мать. Успокоившись, она рассказала
свою историю, из которой мне многое запомнилось.
-- Муж говорит: собирай детей и уходи, сейчас немец бомбить начнет. А я
ему: куда я пойду? Я с тобой останусь. Бомбить, говорит, сейчас начнут,
наступление идет, в плен, говорит, попадешь, убьют, замучат, говорит. А я
ему: но ты же вот останешься! А он мне: да я же военный, мне -- приказ. Ну,
что ж, что военный, говорю ему. Жили вместе и умрем вместе. Иди, говорит,
времени не упускай. А я ему: и мне с тобой умереть хочется. Да детей-то,
говорит, тебе не жалко? А я ему: и дети с нами умрут. Ну, говорит, ты с ума
сошла, с тобой разговаривать нечего. И ушел. А через полчаса, смотрю,
грузовик подошел, и какой-то военный силком меня втащил на машину. Такой,
говорит приказ. А мужа-то и нет как нет. Посадили нас втроем, и хоть бы до
железной дороги довезли-то. А то провезли пятьдесят километров и высадили.
Куда хочешь, туда и иди. До железной дороги полтораста верст пешком прошли.
Несколько ночей в лесу ночевали не евши. Да после этого еще вот по железной
дороге целую неделю мыкаемся.
Потом она совсем успокоилась. И заговорила так.
-- Жили вместе, и умирать надо вместе. Нашел, когда жалеть! Сам-то
сейчас в бою небось. Жив ли? А я тут чего мыкаюсь? Если бы все так вот пошли
на немца, устрашился бы. А чего нас оттуда вывезли? Пошли бы мы все на
врага, и -- устрашился бы. Я ему говорю: Коля, и я с тобой умру. А он мне:
дура, говорит, детей спасай, мне через полчаса выступать. А стояла-то наша
часть у самой границы. Умру, говорю, с тобой. А он мне: дура, говорит, ты
ничего не смыслишь, нельзя тут тебе быть. А я ему: жизнь свою хочу отдать,
понял? А он мне: дура, говорит, езжай к отцу. А я ему: поп в церкви говорил,
что никто же больше сея любви не имеет, да кто душу свою положит за други
своя. А он мне: и поп твой такой же дурак; уходи, говорит, не смей
оставаться. А я ему: что же, Коля, и жизни моей ты не хочешь! А он мне:
жизнь для детей береги! А я ему: а дети-то мне на что, если немцу под сапог
пойдем? А он мне: дура, говорит, дети вырастут, а ты их губишь; а я ему: все
погибнем, а народ останется. А он мне: а что тебе народ, коли сама
подохнешь? А я ему: жизнь хочу отдать. А он мне: дура, говорит. Я ему: жизнь
мою возьми. А он мне: дура, говорит...

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36