Такая жизнь индивидуума есть жертва. Родина требует жертвы. Сама
жизнь Родины -- это и есть вечная жертва.
От самого понятия жертвы философы так же далеки, как и от понятия
родины. Говорят о поведении, о действии, о моральных и неморальных
поступках, наконец, даже о "любви к ближнему", но в философии не принято
говорить о жертве, несмотря на то, что вся человеческая и животная жизнь
есть сплошная жертва, вольная или невольная, и несмотря на то, что
единственный способ осмыслить бесконечные человеческие страдания -- это
понять их жертвенный смысл.
Жертва везде там, где смысл перестает быть отвлеченностью и где идея
хочет, наконец, перейти в действительность. Только головные измышления
нежертвенны. Малейшее прикосновение к жизни уже приближает к нам жертвенную
возможность: человек рождается с тем или иным пороком, физическим или
психическим. Что это такое? Это или нечто бессмысленное, или жертва жизни.
Человек происходит от преступных родителей, и мы часто привлекаем его к
ответственности за грехи родителей. Что это такое? Это или бессмыслица, или
жертва. Да, наконец, самый факт рождения, или смерти, невольный для человека
и часто отвергаемый и проклинаемый им, -- что это такое, если это не
сплошная бессмыслица? Это жертва. Я многие годы провел в заточении, гонении,
удушении; и я, быть может, так и умру, никем не признанный и никому не
нужный. Это жертва. Вся жизнь, всякая жизнь, жизнь с начала до конца, от
первого до последнего вздоха, на каждом шагу и в каждое мгновение, жизнь с
ее радостями и горем, с ее счастьем и с ее катастрофами есть жертва, жертва
и жертва. Наша философия должна быть философией Родины и Жертвы, а не
какой-то там отвлеченной, головной и никому не нужной "теорией познания" или
"учением о бытии или материи".
В самом понятии и названии "жертва" слышится нечто возвышенное и
волнующее, нечто облагораживающее и героическое. Это потому, что рождает нас
не просто "бытие", не просто "материя", не просто "действительность" и
"жизнь" -- все это нечеловечно, надчеловечно, безлично и отвлеченно, -- а
рождает нас Родина, та мать и та семья, которые уже сами по себе достойны
быть, достойны существования, которые уже сами по себе есть нечто великое и
светлое, нечто святое и чистое. Веления этой Матери Родины непререкаемы.
Жертвы для этой Матери Родины неотвратимы. Бессмысленна жертва какой-то
безличной и слепой стихии рода. Но это и не есть жертва. Это -- просто
бессмыслица, ненужная и бестолковая суматоха рождений и смертей, скука и
суета вселенской, но в то же время бессмысленной животной утробы. Жертва же
в честь и во славу Матери Родины сладка и духовна. Жертва эта и есть то
самое, что единственно только и осмысливает жизнь. Преступления, жестокость,
насилия, человеконенавистничество, все это ополчается на нас и на нашу
Родину, но все это только и можно, только и нужно одолеть ради благоденствия
Родины. Возмутиться отдельным преступным актом и вступить с ним в борьбу --
мало. Это и всякое животное вступает в борьбу за то, что считает
принадлежащим себе. Нет, побороть противника не ради себя и не ради своей
идеи, и даже не ради только ближнего, а ради самой Родины -- вот где
подлинное осмысление всякой человеческой борьбы против зла.
x x x
То, что рождает человека, и то, что поглощает его после его смерти,
есть единственная опора и смысл его существования. Было время, когда этого
человека не было; и будет время, когда его не станет. Он промелькнул в
жизни, и часто даже слишком незаметно. В чем же смысл его жизни и смерти?
Только в том общем, в чем он был каким-то переходным пунктом. Если
бессмысленно и это общее, бессмысленна и вся жизнь человека. И если
осмысленно оно, это общее, осмысленна и жизнь человека. Но общее не может не
быть для нас осмысленно. Оно -- наша Родина. Значит, жизнь и смерть наша --
не пустая и бессмысленная, жалкая пустота и ничтожество, но -- жертва. В
жертве сразу дано и наше человеческое ничтожество и слабость, и наше
человеческое достоинство и сила. Гибнет моя жизнь, но растет и крепнет общая
жизнь, поднимается и утверждается человеческое спасение; и страдания, слезы
и отчаяние в прошлом залегают как нерушимый фундамент для будущей радости, а
бессмыслица и тьма прожитой жизни отмирают и забываются как тяжелый и уже
миновавший сон. Повторяю: или есть что-нибудь над нами родное, великое,
светлое, общее для всех, интимно-интимно наше, внутреннейше наше, насущно и
неизбывно наше, то есть Родина, или --жизнь наша бессмысленна, страдания
наши неискупаемы, и рыданию человеческому не предстоит никакого конца.
-- Да позвольте! Что вы называете Родиной? -- спрашивал меня один
инженер, с которым я разговорился на эти темы.
--А вот в том-то и дело, что сейчас я не хочу определять это понятие,
-- сказал я совершенно твердо.
-- Но тогда, что же получается, -- недоумевал тот. -- Вы не хотите
сказать нам, что такое Родина, а сами так неестественно ее превозносите!
-- Вот потому-то я и не хочу определять этого понятия, чтобы не сузить
его, не умалить его. Ведь всякое определение по необходимости выделяет в
определяемом предмете только одну или только несколько сторон. А ведь во
всяком предмете -- бесконечное количество сторон. Это не значит, конечно,
что определения не нужны. Но это значит, что всякое определение условно и не
выражает существа предмета целиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36