Не индивидуум здесь живет, но род живет в индивидууме; и
не индивидуум здесь противоставляет себя роду и при таком противопоставлении
входит с ним в общение, но самый индивидуум впервые появляется как функция и
продукт рода, и род-то как раз и есть его подлинная и настоящая, его (пусть
мы тут употребим излюбленные философские термины) подлинно реальная,
подлинно конкретная и подлинно субстанциальная, подлинно жизненная жизнь.
Таково первое слово мудрости, желающей обнять жизнь и смерть, а не
трусливо прятаться в отвлеченные "законы природы". Когда я мыслю и
высказываю законы природы, сам я мертв, и -- только работает во мне моя
голова, мой мозг, работает только рассудок. Но когда человек стремится
порождать, он уже не мертв, и дело тут не в рассудке. Самый глупый и
нерассудительный, самый безголовый и бестолковый знает, что такое пол
и как можно рождать. И это -- потому, что самая жизнь действует в нем, что
это, наиболее общее и надындивидуальное, максимально внеличное и безличное,
и есть его личность, его самая интимная и насущная личность и жизнь. Наука и
законы природы говорят об общем. Но -- как они говорят! Они именно только
говорят -- и говорят о чем-то. А жизнь не говорит, но живет, и если о чем
говорит, то только о самой же себе. И, вернее, тут совсем нет никакого " о
", никакого "относительно"; нет никакого сравнения и соотношения, а есть
только она сама, единая и нераздельная жизнь, утверждающая сама себя в
индивидуумах и составляющая их насущное и интимное достояние.
x x x
Каждый человек принадлежит роду. Каждый человек стремится обособиться,
но для этого стремления есть предел, как есть предел вообще для обособления
от естественной жизни. Можно механизировать жизнь, но механизм условлен и
существует только тогда, когда есть жизнь.
Можно не ходить, но пользоваться трамваями, метро, паровозами,
велосипедами, автомобилями, самолетами. Но все же хотя бы и в трамвайный
вагон надо войти естественным путем. Все же и самолетом должен кто-то
управлять естественным, то есть непосредственно-трудовым путем. Жизнь не
может быть механизирована вся без исключения. Наоборот, в жизни доступно
механизации решительно все, но только -- кроме самой жизни, кроме самой
субстанции жизни. То же и в общественных организациях.
Можно максимально устранить из общества всякую непосредственность,
всякое простое и естественное отношение людей, но это не может превратиться
только в один механизм. Государство механизирует и обезличивает многие
процессы жизни, но не все. Покупая всякие входные билеты, получая те или
иные дипломы или удостоверения, пользуясь паспортами и пропусками и т. д. и
т. д., мы, конечно, делаем это только потому, что друг другу не верим,
только потому, что всякий из нас может наврать о себе и наговорить о себе
то, что к нему не относится. Этой опосредствованностью и формализмом
приходится государству заменять простые и естественые, непосредственные и
наивные, доверчивые отношения между людьми. В самом деле, куда было бы проще
для современного государства не иметь, например, милиции или полиции. Но без
этого, конечно, не могла бы проходить городская жизнь, да и деревенская
держится только тем, что для всякого преступника или хулигана есть управа
если не в данной деревне, то в каком-нибудь центре. И вот при всем том
всякое формализирование человеческого общежития должно иметь свой предел.
Человек все же остается человеком, как он ни опутан бесконечными внешними
формами и принудительными обстоятельствами, вытекающими из самой природы
человеческого общежития. Само человеческое общежитие, будучи естественным и
непосредственным в своей основе, как бы оно ни формализовалось, всегда
остается внутри себя именно таковым и тем самым сдерживает и ограничивает
формализм и схематизацию человеческих отношений.
Род, родство, родственные отношения -- вот что останется с
человеком всегда, как бы ни уходил человек в отвлеченные, рассудочные
взаимоотношения. Предъявляя контролеру свой проездной билет, я выступаю не
как непосредственный человек, Иван Иванович Иванов, но лишь как пассажир
вообще (а сколько во мне всего, кроме того, что я в данную минуту
пассажир!); и контролер выступает здесь не как живая и непосредственная
личность, но как безличное начало законности и порядка (а сколько же в нем
всего другого кроме этого!). И все-таки, несмотря ни на что, и я и мой
контролер остаемся живыми людьми и непосредственными личностями. Механизация
и схематизация наших с ним отношений совершаются только на фоне живой
жизни наших личностей; и в правильном государстве она не только не мешает
живой жизни наших личностей, но должна помогать ей и облегчает ее.
Родовые, родственные отношения -- это то, с чего начинается
человеческое общежитие, это то, без чего оно не может начаться. Но разве
существуют только одни родственные отношения как непосредственно живые?
Исчерпывается этим естественное человеческое социальное знание, или это и
есть все?
Говорят, человек есть часть природы. Это -- неправильно, потому что в
человеке природа обязательно есть; а есть ли человек в природе, это --
вопрос факта: в природе в то или иное время может и не быть человека. Чтобы
было социальное, нужна природа. Но чтобы была природа, не обязательно
социальное. Поэтому не человек есть часть природы, а природа есть часть
человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36