Ведь я был добычей для всех обитателей леса и трепеща от страха спасался бегством от вышедших на охоту зверей.Впервые я оказался в цирке, когда мне было пять лет. Домой я пришел в полном изнеможении, но вовсе не от съеденного арахиса и выпитого розового лимонада. Как только мы вошли под шатер, хриплый рев наполнил воздух. Я вырвался из рук отца и опрометью побежал наружу. Я столкнулся с кем-то, упал и заорал изо всех сил. Отец поднял меня и стал успокаивать. Он показывал на толпу людей, не обращающих никакого внимания на рев, и уверял меня, что я в полной безопасности. При постоянном подбадривании со стороны отца, вздрагивая от страха, я в конце концов смог приблизиться к клетке льва. О, я сразу узнал его. Чудовище! Один из самых опасных! Внутреннее зрение высветило воспоминания из моих снов — полуденное солнце, играющее на высокой траве, спокойно пасущийся дикий буйвол, трава, внезапно расступающаяся от стремительного движения кого-то желто-коричневого, его прыжок на спину быку, короткая схватка, рев и хруст, хруст костей. Или еще. Прохладный покой водной глади, дикая лошадь опускается на колени и тихо пьет, и затем кто-то желто-коричневый — всегда желто-коричневый! — его прыжок, крики и судороги лошади, и хруст, хруст костей. И еще. Мрачные сумерки и грустная тишина конца дня, и затем жуткий рев из разверстой пасти, внезапный, как трубный глас судьбы, и одновременно с ним безумный вопль и чья-то дрожь среди деревьев, и я тоже трясусь от страха, один из многих вопящих и дрожащих на деревьях.При виде него, беспомощного, за железными прутьями клетки, я пришел в неистовство. Я скалил на него зубы, подпрыгивал, выкрикивал бессвязные оскорбления и строил рожи. Он отвечал, бросаясь на прутья и рыча на меня в бесплодном гневе. О, он тоже узнал меня, и звуки из далекого прошлого, которые я издавал, они были понятны ему! Родители были напуганы. « Ребенок болен, « сказала моя мать. « У него истерика, « сказал мой отец. Я никогда не рассказывал им о своих снах, и они ничего не знали. Уже тогда я сообразил, что лучше помалкивать об этом своем качестве, вернее, об этом раздвоении личности.Я еще увидел заклинателя змей, но это было все, что я смог перенести в тот вечер в цирке. Меня отвели домой, возбужденного и уставшего, больного от вторжения в мою реальную жизнь той, другой жизни моих снов.Я уже упомянул о своем молчании. Только однажды я решился полностью довериться другому человеку. Это был мальчик — мой закадычный друг, нам было тогда по восемь лет. Я развернул перед ним картины своих снов, картины того давно исчезнувшего мира, в котором когда-то, я был в этом твердо уверен, жил. Я поведал ему о невзгодах того мира, о Вислоухом и о наших проделках, о невнятной болтовне на наших сборищах, и о Людях Огня, и о захваченных ими землях.Он хохотал и издевался надо мной, а потом стал рассказывать истории о призраках и о мертвецах, гуляющих по ночам. Но главным образом он смеялся над моей жалкой фантазией. Я рассказал ему больше, и он смеялся до упаду. Я поклялся со всей серьезностью, что все это было на самом деле, и тогда он посмотрел на меня как на придурка. После этого он стал рассказывать нашим приятелям мои истории в искаженном до неузнаваемости виде, пока все не стали смотреть на меня как на сумасшедшего.Это был горький урок, но я его усвоил. Я был другим. Во мне было что-то такое, чего они не понимали и любые мои попытки объясниться могли вызвать только недоумение. Когда вокруг рассказывали истории о призраках и гоблинах, я оставался совершенно равнодушным и мрачно улыбался про себя, вспоминая о своих ночных кошмарах. Я знал, что они-то не выдуманы, а реальны как сама жизнь, в отличие от их худосочных химер и колеблющихся теней. Я не видел ничего ужасного в россказнях о привидениях и злых людоедах. Падение через покрытые листвой ветви с головокружительной высоты; змеи, бросающиеся на меня, а я уворачиваюсь, стрелой проносясь мимо них в воздухе; дикие собаки, которые охотились за мной на лугах — вот это действительно были настоящие ужасы, реальные, а не воображаемые — живая плоть, пот и кровь. Людоеды и привидения были бы для меня лучшими приятелями в сравнении с тем, что мне пришлось увидеть во сне на своей детской кроватке. И эта «кроватка» все еще со мной, даже теперь, когда я пишу эти строки на склоне лет. ГЛАВА II Я уже говорил, что в своих снах никогда не видел людей. Я осознал этот факт очень рано, и остро ощущал отсутствие себе подобных. Даже будучи очень маленьким ребенком, я чувствовал, посреди ужасов моих сновидений, что, если я смогу найти там хотя бы одного человека, я буду избавлен от окружающих меня ужасов и они перестанут преследовать меня. Эта мысль в течение многих лет завладевала мной каждую ночь — как мне хотелось найти этого одного и освободиться от кошмаров!Повторяю, эта мысль посещала меня в глубине моих снов, и я привожу это как доказательство слияния двух моих личностей, как доказательство контакта между двумя моими разъединенными частями. Моя погруженная в сон личность жила в далеком прошлом, до того как человек стал таким, каким мы привыкли его видеть, а другая моя личность — бодрствующая, пыталась узнать как можно больше о сущности человека, чтобы понять причину моих снов.Возможно книжные психологи сочтут неправильным то, как я употребляю термин «раздвоение личности». Я знаю, что они имеют в виду, когда употребляют это словосочетание, тем не менее я вынужден пользоваться им за неимением лучшего. Меня оправдывает ограниченность английского языка. А теперь перехожу к разъяснению моего употребления или злоупотребления этим термином.
1 2 3 4 5 6