Примерно год спустя он находит, что все мои методы точны (надеюсь!) и биологическая деятельность синтетических продуктов протекает правильно. Он, в свою очередь, сообщает о своих результатах в научной литературе и в заключение делает вывод, что он повторил мои эксперименты, нашел их правильными и на основании этого навсегда развеял миф о существовании В. Смита. Я в действительности не существую совсем, потому что он сумел повторить мою работу! Логика, конечно, непостижимая, но тем не менее, она представляет истинную позицию дарвинистов и нео-дарвинистов наших дней».
Заключительную мысль к этому разделу мне бы хотелось сформулировать так: если наука в конце концов сможет произвести жизнь из чего-то, в чем жизни не было, это произойдет не в результате случайности, но в результате работы тысяч лучших ученых, которые годами изучали эту проблему. И когда они в этом преуспеют, их успехом стихийность зарождения жизни будет опровергнута. Ибо как и их достижения, создание жизни явилось плодом труда разумного существа. Такое заключение не только логично, но оно согласуется с тем, о чем рассказала нам Библия: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт.1:1).
Вывод таков: на вопрос, откуда произошла жизнь, теория эволюции отсылает ее истоки в очень удаленное прошлое, что первая жизнь являлась простой формой. Писатели большинства учебников, по-видимому, надеются, что читатель не заметит, что такое объяснение на самом деле совсем не дает ответ на вопрос, откуда пришел источник жизни, они просто удаляют эту проблему во времени настолько, что их неспособность ответить на вопрос становится менее очевидной и менее важной.

Как произошли органы

Дарвин говорил: «Если бы можно было продемонстрировать, что существовал какой-нибудь сложный орган, который, возможно, не был образован многочисленными, благоприятными незаметными модификациями, моя теория была бы абсолютно разбита».
Поскольку он ничего не знал о мутациях и считал, что отклонения, обычно наблюдаемые среди представителей видов, способны вызвать необходимые изменения, эволюция не казалась слишком трудной. Однако, зная, как знаем мы, что эти нормальные отклонения не добавляют ничего нового, но только предлагают различные комбинации уже существующих свойств, сегодняшние эволюционисты должны полагаться на мутации, которые почти всегда губительны.
Любой орган, какой бы мы ни выбрали для рассмотрения, достаточно сложен и, чем сложнее орган, тем труднее для него появиться на свет без разумного плана. Для иллюстрации этой проблемы рассмотрим только крошечную часть уха. Представим себе, что по плану или по случайности наружное ухо, барабанная перепонка и все внутреннее ухо уже находятся на месте. Все, что мы требуем от эволюции — это дать нам три маленькие косточки, расположенные вместе таким образом, чтобы образовался сложный рычаг, соединяющий барабанную перепонку и мембрану внутреннего уха, косточки, помогающие нам слышать немного лучше, чем без них. Даже в том случае, если эти крошечные косточки были сделаны мутациями совершенными и число их было достаточными, чтобы три из них соединились случайно таким образом, чтобы получился сложный рычаг, они, возможно, очутились бы в неподходящем для их функций месте и в конце концов были бы вынуждены отмереть. Поэтому эволюционисты постарались выработать теории, согласно которым мутации могли изменять существующие структуры таким образом, чтобы любой орган был полезен организму на всех стадиях его развития и, благодаря этому, не был бы отвергнут. В органах со сложными функциями это становится все более и более неправдоподобно. В случае с ухом утверждается, что эволюция его брала начало от одного из типов рептилий под названием терапсид, у которого уже имелась маленькая косточка в голове, которая передавала вибрации от одной из больших костей головы к другой. Таким образом, остается найти еще только две другие маленькие косточки. Одна из них должна была образоваться из сустава нижней челюсти, который находится на конце довольно толстой кости. Предполагается, что этот кусок кости отошел от челюсти и изменил свою форму и позицию так, чтобы присоединиться к другой косточке, которая уже здесь была. Это вынудило нижнюю челюсть начать работу над развитием нового сустава. Поскольку одна из костей предположительно произошла из окончания нижней челюсти, источником другой принято считать верхнюю челюсть. Каким образом подобный процесс решает проблему этих косточек, когда постоянно прибавляется что-то новое в способностях животного в течение этого процесса так, чтобы оно не было уничтожено в борьбе за существование, остается для меня неясным и поэтому я процитирую часть из лучшего высказывания по этому вопросу, которое сумел найти для меня один из руководителей исследовательских организаций США. Говоря об этих двух последних костях, этот специалист заявляет:
«Не нужно большого напряжения воображения, чтобы разглядеть суставной и костный (квадратная кость) разрыв между, так сказать, противоречивыми требованиями жевательной я слуховой функций — первой требуются массивные, прочные, покрытые мускулами кости, второй — нежные, колеблющиеся от воздуха косточки. Если эта соломонова дилемма действительно существовала, из этого следует, что млекопитающие обязаны самим своим существованием какому-то неизвестному терапсиду, которому удался вдохновенный компромисс, примиряющий жевательную функцию с качественно новым суставом для того, чтобы приспособить противоречащие кости к попранным нуждам воздушно-чувствительного слуха».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39