Ведь
ему лишь кажется, что он идят не спеша, потом скажут, что он несся как на
пожар.
Так и случилось. В отдел он пришел первым. Севодняев уселся, разложил
перед собой листы прошлогоднего отчета, чтобы еще до начала рабочего дня
создать на столе деетельный беспорядок.
"Сейчас придут сотрудники, - мелькнула мысль, - и кто-нибудь
обязательно сострит, что год новый, а отчет у меня старый. А я отвечу, что
и год у меня тоже еще старый."
Севодняев посмотрел на часы. Они показывали восемь двадцать пять, а
отдел был по-прежнему пуст. Севодняев вышел в коридор, нервно выкурил
сигарету. Прошло еще пять минут, никто не появился. Севодняев схватил
пальто, выбежал на территорию.
Цеха, начинающие работу в семь, были безлюдны. Севодняев не удивился,
он уже ждал подобного. В проходной - никого, на улице - пусто, магазины
закрыты, транспорта нет. Звонки в квартирах, которые отчаянно нажимал
Севодняев, ударяли гонгом или залихватски дребезжали, но ни в одной из
квартир в ответ на звонок не раздались шаги хозяина.
"Уехали! - стучало в висках. - Эвакуация, война!.. А меня забыли!"
Севодняев ринулся на ближайший вокзал. Там властвовала та же пустота.
Гулко отзывался на шаги вестибюль, в круглосуточном буфете покрывались
пылью жаренные цыплята, в киоске "Союзпечати" пестрели обложки
нераспроданных осенних журналов. Табло прибытия и отправления поездов были
погашены, лишь на самом верху жялтые лампочки образовывали короткую
надпись: число и месяц. Тридцать третье декабря.
Севодняев попятился и сел на ступени.
Значит, правда. Часы не испортились. Часы точны. И люди тоже никуда не
делись, они просто живут в новом году, а он остался здесь. Ему всегда не
хватало времени, он мечтал задержать прошлое, и вот - задержал. Вернее,
прошлое задержало его. Теперь времени хоть отбавляй, оно никуда не денется,
вслед за тридцать третьим декабря придят тридцать четвертое, потом тридцать
пятое, тридцать шестое...
- Я не хочу! - крикнул Севодняев.
Все свое отчаяние вложил он в крик, но лишь сиплый писк вырвался из
горла и тут же умер, не пробудив чуткого вокзального эха.
Севодняев слабо помнил, как он вернулся домой. Сидел голодный, не
решаясь выйти на улицу, и тупо ждал следующего дня.
- Ну пожалуйста... - шептал он, - я не могу больше...
Часы безразлично меняли секунды. Полные сутки вымучивали они ждущего
Севодняева. Когда цепочка нулей обозначила начало новых суток, Севодняев
коснулся пальцем кнопки и увидел, что декабрь кончился. Наступил
постдекабрь - тринадцатый месяц года.
Кажется, Севодняев кричал и плакал. Потом впал в оцепенение. Привял
его в себя холод. Батареи в комнате медленно остывали. Севодняев пощелкал
выключателем - света тоже не было. Водопроводный кран ответил шипением и
бульканьем уходящей вниз воды. Голубые венчики газа вспыхнули было как
обычно, но скоро давление в магистрали упало, огонь погас.
Лишь теперь Севодняев осознал, в какую ловушку он попал. Будут
меняться дни и месяцы, но новый год не наступит. Он останется один, а жить
будет все труднее. Пока длился декабрь, в домах топили. Кто топил - это
вопрос другой, но положено топить, и топили. Подавали электричество, качали
воду. В постдекабре таких услуг не предусмотрено, а морозы обычно стоят
суровые.
К утру термометр за окном показывал минус сорок, квартира выстудилась,
изо рта шел пар. Севодняев натянул на себя все, что можно из верхней одежды
и потопал на улицу искать тяплого пристанища.
На первое время он пристроился в строительном вагончике, где нашел
круглую печку буржуйку. Потом вместе с печкой перебрался в чужую квартиру
на первом этаже.
Мороз свирепел. Севодняев завесился в своей берлоге одеелами, где
только мог заложил стены подушками, но все равно мярз.
Продукты он добывал в ближайшем магазине. Сначала было неловко входить
в служебные помещения и опустошать замершие холодильные камеры. Потом
наступил период бессмысленного хулиганства, когда Севодняев принялся
громить все, до чего мог дотянуться. Но чаще он просто сидел, глядя на
браслет, и ждал, пока пройдят время, которого прежде так не хватало.
На тринадцатый день иссяк постдекабрь, и начался месяц четырнадцатый,
которому вообще нет названия.
В ту ночь Севодняев вышел во двор. Не то чтобы он надеелся встретить
вернувшихся откуда-то людей, но просто пошел посмотреть. Мороз спал,
начиналась оттепель. Ночное небо, не по зимнему черное, пугало близким
космосом. Тающие строчки метеоров чертили дорожки среди звязд.
"Звездопады в августе бывают, - отрешенно подумал Севодняев, - хотя
сейчас тоже могут быть, почему бы и нет, никто ведь не видел, как тут
живятся, в пятом квартале."
Пылающий шар пронясся над головой, на секунду озарив мир, и упал
где-то за домами. от глухого удара подпрыгнули стены, посыпались стекла. Со
страху Севодняев присел, недоуменно взгленул на небо. Огненные капли
беззвучно струились из зенита. Еще один болид с гулом рассяк воздух и ушел
за горизонт.
Петляя и пригибаясь, Севодняев кинулся к парадной.
Ночь он продрожал в квартире, прислушиваясь к далеким взрывам и
подавляя бессмысленное желание забраться под кровать. Утром, едва рассвело,
Севодняев был на улице. Осторожно пробираясь вдоль домов, он заглядывал во
все дворы, искал бомбоубежище. Особых разрушений он не заметил, хотя
откуда-то упорно несло гарью.
В одном из дворовых садиков Севодняев нашел бетонный куб с железной
решеткой. Вокруг куба были навалены заледеневшие сугробы.
1 2 3 4 5 6