В Малороссии, под ляхами
живучи, православному священству большой перевод вышел, а на Дону попа и
вовсе не сыскать и строение церковное ставить нельзя, страха ради
татарского. Где ж им свадьбы путем играть? Вот и обходятся как умеют. По
нужде и закону применение бывает. О том чти у апостола Павла
- У меня тож нужда, - гнул свое отец. - Дочери замуж разлетелись, баб
в дому не стало, как хозяйство вести? Парень скоро в возраст войдет, все
равно женить надо. Я перво дело, по закону хочу, по-божески. А уж в долгу
не останусь... - отец принизил голос, забубнил неразборчиво.
- Ох, согрешихом паки и паки! - вздохнул поп, отступаясь.
Венчались на святого мученника Куприяна. В церки Семка впервой увидел
свою суженную. Сказалась Фроськой, сиротской дочерью из Болотовки - княжей
деревни в сорока верстах от Долгого. Была Фроська на пять лет старше своего
малолетка-мужа. Брат Никита утешил Семку, сказал, что это еще по-добру
вышло. А кабы десятью годами разошлись молодые, так и вовсе бы жить нельзя.
Свадьба получилась невеселая. Мать утирала слезы, шепелявила
расквашенными в оладьи губами. Фроська ревмя-ревела, особенно на следующее
утро. Старшие снохи глядели испуганно, Никита напился пьян и ругался
черными словами. Один отец ходил фертом, гордый, словно петух.
Когда наутро Семка вышел со двора, его стали парни задирать. Добро бы
одногодки, с ними он как-нибудь разобрался бы, а то - большие, орясины
стоеросовые:
- Эй, женатик! - кричали, - каково с молодкой спалось? - и не ждя
ответа, заливались скверным, с привизгом, хохотом
А как спалось? Батька в светелке ночевал.
С тех пор прилепилось к Семену прозвище: Женатик.
Обидно было. Сначала - просто обидно: чего дразнятся. Потом, вроде,
попривык, и люди привыкли, кликали без ехидства. А потом подошел срок,
начал Семка становиться парнем и уже не детским умишком, а взрослеющим
телом припомнил давнюю обиду.
Вечером отец домашних соберет, жития раскроет, читает умильно, а у
Семена в душе корячится рогатое слово "снохач". На Фроську Семен не глядит,
хотя отец давно к ней не ходит: своя супружница есть, и Маринка - Ондрюхина
жена заботы требует, а то искудится баба без мужа, ославит на весь мир. Да
и здоровьицем Игнат Савельич скудаться начал.
Казалось бы, чего не жить? - а Семену тошнехонько, хоть на Дон беги
вслед за Ондрюшкой.
- Плюнь, Сема, - утешал Никита. - Дело твое житейское, изноет со
временем. Ты, главное, бей ее, Фроську, чаще. Она баба малохольная, быстро
зачахнет, а там и путем жениться можно. Это не то что моя Олена - ее и
оглоблей не ушибить. А твою походя известь можно.
Бить жену Семен не стал, не приняла совесть душегубства. Да и поп
Никанор, отцов потатчик, не велел.
От тоски и непокою зачастил Семен к попу Никанору в бородинскую
церковь. Только там и находил утешение. Под низким куполом смолисто пахло
ладаном и горячим воском. Смирным огнем теплились лампадки перед
потемнелыми, строгого письма образами. Дьячок, вздыхая, обирал с
подсвечников огарки. Семен помогал дьячку, когда случалось - читал за
пономаря, во время службы пел церковным многогласым пением. Изучил всякую
премудрость: умел петь и знаменное, и строшное, и нотное.
Чинно было в церкви: службу поп Никанор вел с пониманием,
проникновенно, не гундосил, слов не глотал. И по жизни был задушевным
пастырем: никого не судил, разве что журил отечески.
- Твоего греха, Семен, тут нету, родителев грех. За него молись, и
тебя бог простит. И на супругу сердца не держи, она тож раба подневольная.
А как не держать зла, когда ночами сны приходят искусительные, а на
Фроську глаза бы не глядели: шутка сказать - кровь помешается.
- Она твоя жена венчаная, значит, на тебе греха нет. Лот-праведник
родных дочерей поял, а праведником остался.
Скажет так, смутит всего, а потом учнет рассказывать о непорочном
монашьем житии, о пустынниках, столпниках и иных святых старцах. От таких
рассказов душу переворачивает и взыскуешь града небесного. Премного
утешения находил Семен в древних примерах. Святой Антоний-отшельник в
пустыне египетской также плотью искушен был, а с молитвой превозмог искус.
Семен завел ластовицу, подумывал и вериги надеть для смирения плоти.
На Фроську старался глаз не подымать, как монахам предписано. Мечтал о
безгрешном житье, да просчитался. Игнат Савельич быстро неладное заметил и
меры принял.
Семен во дворе возился, поправлял у телеги порушенный передок, когда
отец во двор вышел, остановился набычившись и недобро спросил:
- Ты чо кобенишься, Семка? Почему с женой не живешь?
Семен молчал.
- Али погано? - отец прищурился.
Семен голову склонил, но ответил твердо:
- Погано, батюшка.
Отец засипел, словно баран, когда хозяйский нож отворяет тонкое
баранье горло. А Семен, нет чтобы в ноги падать, в глаза глянул и попросил:
- Отпустили бы вы меня в монастырь, богу молиться за грехи ваши.
Тут уж отец взбеленился. Забыл и добрую книгу, спасенно чтение
Домострой, что крепко заповедует домашних ничем железным либо же деревянным
отнюдь не бить, а по вине смотря, постегать вежливенько плеткою. Игнат
ухватил тележный шкворень из мореного дуба и в сердцах обломил сыну плечо.
Потом сам жалел: не дело работника портить. Хорошо еще, не отсохла рука,
токмо покривилась малость. Зато в миру забылось старое обидное прозвище,
стал Семен Косорук.
Поднявшись, Семен уже о монашестве не заговаривал - покорился. И с
женой обвыкся, не устоял. Слаб человек с естеством бороться, а сладкий грех
привязчив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16